Сиротская доля. Клавдия Лукашевич

про себя, своих новых подруг Наташа Петрова. К ней все относились равнодушно, холодно, чаще всего подсмеивались над ней, называли ее «Сычом, Тихоней, Незнайкой». С ней было скучно. Бедность, одиночество, застенчивость – очень часто отталкивают людей, а блеску, красоте и богатству – поклоняются.

      В приюте все очень льнули к Анюте Мухиной. Шаловливая, изящная брюнетка, с живыми серыми глазками, с ярким румянцем, – эта двенадцатилетняя девочка была чем-то вроде кумира своих подруг. Мать ее служила экономкой у какой-то важной графини и очень баловала свою дочку. Она часто брала к себе девочку, носила ей массу лакомств, ленточек, конфет; приносила зимой букеты живых цветов и дорогие бонбоньерки. Рассказы Анюты волновали весь приют, как волшебная сказка.

      – Ах, девицы, какие комнаты у нашей графини!.. И рассказать-то невозможно… Такие все прелести… Вы и представить себе не можете… Зала белая с золотом. Мебель атласная, зеркала огромные, на потолке разные картины нарисованы… Знаете, летят ангельчики и держат гирлянды цветов… Одна гостиная у нас китайская, и потолок сделан, как небо, и звездочки и луна сделаны, как настоящие… А на столах слоны и львы, разные китайские звери и люди и диковинная китайская мебель, вся расшитая разноцветными шелками… Другая гостиная помпадур… Это, знаете, все так пышно, пышно и мебель с розовыми цветами. А спальня у нашей графини вся зеленая, и стены шелковые, и кровать под балдахином, а на полу подушки лежат, куда графиня свои ноги ставит, и такие зеркала, что можно себя со всех сторон увидеть.

      Полураскрыв свои рты, слушали девочки Анюту. Они все завидовали ей и считали ее, ходившую по этим роскошным комнатам, каким-то высшим существом. Девочка рассказывала подругам, что графиня ест всегда на золоте и на серебре, что каждая чайная чашка у нее стоит двести рублей. Она рассказывала им о балах графини, как играет там музыка, как танцуют военные все в золоте и барыни все в бриллиантах и шампанское разносят во льдинах; сколько огней горит, какие наряды у барынь, а маленький брат Анюты, вымазанный и одетый арабом, в золотой тачке развозил букеты цветов… И дамы берут эти букеты и дают брату конфет.

      – Счастливая ты, Анюта, все это видела своими глазами… Ах, хоть бы разок в щелочку взглянуть, – завидовали подруги.

      – Вот где угощенье-то… Попробовать бы… Я бы все, что у меня есть, отдала, только бы меня хоть разок на балу попотчевали, – говорила Дуня Григорьева.

      – А я бы согласилась хоть поломойкой быть у графини, лишь бы все это видеть… – возражала Соня Малкова.

      – А я бы полжизни своей отдала, чтобы только меня графиней сделали, – замечала Надя Андреева.

      – И я бы тоже, – вторила ей сестра Люба.

      – Хоть бы годик так пожить… Эх, не всем дается такое счастье, – с грустью вторила ей сестра.

      – Когда я кончу приют, то поступлю к графине камер-юнгферой. Я буду у нее жить в отдельной комнате буду ее одевать и причесывать, и у меня будет своя горничная. Графиня сама мне сказала, –