Мать. Максим Горький

она боялась помешать себе любоваться сыном, который вдруг открылся перед нею таким умным… хотя немного чужим для нее.

      Павел видел улыбку на губах матери, внимание на лице, любовь в ее глазах; ему казалось, что он заставил ее понять свою правду, и юная гордость силою слова возвышала его веру в себя. Охваченный возбуждением, он говорил, то усмехаясь, то хмуря брови, порою в его словах звучала ненависть, и когда мать слышала ее звенящие, жесткие слова, она, пугаясь, качала головой и тихо спрашивала сына:

      – Так ли, Паша?

      – Так! – отвечал он твердо и крепко. И рассказывал ей о людях, которые, желая добра народу, сеяли в нем правду, а за это враги жизни ловили их, как зверей, сажали в тюрьмы, посылали на каторгу…

      – Я таких людей видел! – горячо воскликнул он. – Это лучшие люди на земле!

      В ней эти люди возбуждали страх, она снова хотела спросить сына: «Так ли?»

      Но не решалась и, замирая, слушала рассказы о людях, непонятных ей, научивших ее сына говорить и думать столь опасно для него. Наконец она сказала ему:

      – Скоро светать будет, лег бы ты, уснул!

      – Да, я сейчас лягу! – согласился он. И, наклонясь к ней, спросил: – Поняла ты меня?

      – Поняла! – вздохнув, ответила она. Из глаз ее снова покатились слезы, и, всхлипнув, она добавила:

      – Пропадешь ты!

      Он встал, прошелся по комнате, потом сказал:

      – Ну вот, ты теперь знаешь, что я делаю, куда хожу, я тебе все сказал! Я прошу тебя, мать, если ты меня любишь, – не мешай мне!..

      – Голубчик ты мой! – воскликнула она. – Может, лучше бы для меня не знать ничего!

      Он взял ее руку и крепко стиснул в своих.

      Ее потрясло слово «мать», сказанное им с горячей силой, и это пожатие руки, новое и странное.

      – Ничего я не буду делать! – прерывающимся голосом сказала она. Только береги ты себя, береги!

      Не зная, чего нужно беречься, она тоскливо прибавила:

      – Худеешь ты все…

      И, обняв его крепкое, стройное тело ласкающим, теплым взглядом, заговорила торопливо и тихо:

      – Бог с тобой! Живи как хочешь, не буду я тебе мешать. Только об одном прошу – не говори с людьми без страха! Опасаться надо людей ненавидят все друг друга! Живут жадностью, живут завистью. Все рады зло сделать. Как начнешь ты их обличать да судить – возненавидят они тебя, погубят!

      Сын стоял в дверях, слушая тоскливую речь, а когда мать кончила, он, улыбаясь, сказал:

      – Люди плохи, да. Но когда я узнал, что на свете есть правда, люди стали лучше!..

      Он снова улыбнулся и продолжал:

      – Сам не понимаю, как это вышло! С детства всех боялся, стал подрастать – начал ненавидеть, которых за подлость, которых – не знаю за что, так просто! А теперь все для меня по-другому встали, – жалко всех, что ли? Не могу понять, но сердце стало мягче, когда узнал, что не все виноваты в грязи своей…

      Он замолчал, точно прислушиваясь к чему-то в себе, потом негромко и вдумчиво сказал:

      – Вот как дышит правда!

      Она