Ангельский грешник. Геннадий Николаевич Седов

цимбалистом Стефанеско. Прибывают без конца, катят через ворота по центральной аллее позолоченные кареты высаживая мужчин в военных мундирах и парадных костюмах, пышно одетых дам. Из Москвы телефонируют: через час-полтора в имение прибудет их императорское величие. Верхом, в сопровождении казачьего эскорта. Отец торопится к воротам, встречает сиятельного гостя. Государь в отличном настроении, говорит, что прокатился бы с удовольствием по лесу. Батюшке седлают коня, он едет впереди кавалькады, показывает дорогу.

      В выходящей в парк срединной зале для особых торжеств накрывают столы, гремит с антресолей музыка. Вечером, после обеда, прогулок, любования с террасы зелеными лужайками, синеватой лесной дымкой на горизонте с предзакатным солнцем публика заполняет ряды домашнего театре. Обещан «Фауст» Гуно с приглашенным хором «Ля Скала» и итальянскими оперными звездами: тенором Маццини и несравненной этуалью, меццо-сопрано госпожой Арнольдсон.

      Проиграли знаменитую увертюру, пошел занавес, прошло «на бис» первое действие. За минуту до второго матушке в ложу прислали записку: госпожа Арнольдсон, исполнявшая партию Маргариты, петь отказывается: в сцене в саду декораторы поставили цветы, запаха которых она не выносит.

      В считанные мгновения цветы заменяются кустами живой изгороди из сада, занавес взвивается, вышедший на авансцену студент Зибель поет глядя на зеленые ветки:

      – Расскажите вы ей, цветы мои!

      Поздний ужин на террасе с канделябрами на столиках. В синем небе оглушительно хлопает, рассыпается пурпурным хвостом первая ракета фейерверка.

      – Бежим! – хватает он за руку Николеньку, с которым они смотрят на огненную феерию из окон спальни.

      Наскоро одевшись они бегут вниз по лестнице. Стоят завороженные у фонтана возле мраморных химер, на головы которых сыплется с небес золотой дождь.

      На третий день празднеств случилось непонятное: родители с прибывшими родственниками о чем-то совещались запершись в кабинете отца, гости спешно отъезжали, прислуга шепталась по углам об ужасном происшествии на Ходынском поле. Уже вернувшись в Петербург, из обрывков взрослых разговоров он узнал: на одной из московских окраин власти устроили в честь коронации нового монарха гулянье для простого люда с аттракционами и раздачей подарков. Место выбрали неудачно: на изрытый рвами и канавами пустырь устремились за дармовым подношением (полфунта колбасы, сайка, пряник, леденцы и орехи) сотни тысяч горожан. Давка была невероятная, люди пробовали вырваться наружу, спотыкались, падали, по их головам несся обезумевший человеческий вал.

      – Бают, полторы тыщи отдали Богу душу, – качал головой лакей Иван. – Покалеченных невиданно…

      Он задумывался. Нестись за полуфунтом колбасы и леденцами невесть куда? Не укладывалось в голове. Вспомнился почему-то курьезный случай, свидетелем которого ненароком оказался. Матушка принимала в доме бывшего проездом в Петербурге китайского министра. Вышла