Аналогичный мир. Том первый. На руинах Империи. Татьяна Николаевна Зубачева

старался говорить одними губами, но тело всё равно отзывалось болью на каждое слово. И всё-таки он спросил.

      – Зачем срывался?

      – Чего?

      – Куда бежал-то?

      – Не знаю, – индеец тяжело переводил дыхание после каждой фразы. – Везли в грузовике… поглядел… опять десять лет… и спрыгнул…

      – И далеко ушёл?

      – Нет, не знаю… – голос индейца прервался то ли стоном, то ли всхлипом.

      Больше он парня ни о чём не спрашивал. А хотел спросить о резервации. Врали о них разное. Молчали долго, он не то что заснул – в пузырчатке не заснёшь, – а как-то оцепенел. И начал разговор индеец.

      – Как это ты… с рождения раб… мать бежала, что ли?

      – Я питомничный. Не знаю родителей.

      – Ты же не негр… они рабы… а ты как?

      – Не знаю, – он помолчал. – Так вышло.

      – А здесь… давно?

      – Четыре года вроде.

      Ответил и сам удивился. Как он не заметил? Ему же тогда получается… уже двадцать четыре, наверное. Ещё год, и ему из спальников прямо в Овраг, просроченный, на первой же сортировке…

      – Ты кто здесь? – донеслось из темноты.

      – Скотник.

      – Хорошо… в тепле… – индеец говорил всё тише, но зависть, рабская зависть к чужому куску…

      Он усмехнулся этой зависти. А по коридору уже тяжёлые твёрдые шаги, и каждый шаг через пол бьёт по спине, по вытянутым напряжённым суставам. Звякнул замок, и вспыхнул ослепительный белый свет, заставивший его зажмуриться.

      – Вставай, на дойку опоздаешь.

      Как всегда, после пузырчатки он двигался с трудом, и пинки Грегори подгоняли его всё чаще. Уходя, он так и не оглянулся на оставшегося лежать. Рабу только до себя, не до другого. А ему и своего хватает…

      …Эркин рывком приподнялся на локтях, вслушиваясь в тишину, и снова рухнул в сон, в душную тёплую темноту…

      …Из пузырчатки на работу. Хоть он уже давно работал один, но раньше так не уставал. И в рабской кухне, как и вчера, место рядом с ним пустовало. Никто не занимал место Зибо. Место второго скотника. Он ел, не чувствуя, что ест, зная одно: не поешь – свалишься, свалишься – в тот же Овраг угодишь. И когда Грегори зашёл в рабскую кухню, он как сидел и жевал, так и головы не повернул. Грегори чего-то там приказывал, его это не касается. И вдруг – его кличка.

      – Угрюмый!

      – Да, сэр, – встал он из-за стола, глядя на свою миску. Дали б доесть хоть. Вроде всё равно, а как подумал, что не дадут, так захотелось…

      – Ты теперь один?

      – Да, сэр.

      – Малец будет с тобой. С завтра.

      Твигги приглушенно охнула, схватилась рукой за рот. И все за столом притихли. Грегори оглядел их, усмехнулся – краем глаза он приметил эту усмешку – и вышел. И никто ничего не сказал. И он весь день крутился один. А вечером рухнул на нары в пустом закутке, уже ничего не соображая и ни о чём не думая. Зибо уже нет, он один. Впервые за столько лет. Не в пузырчатке, не наказанный. Он лёг ничком, уткнулся лицом в жёсткие шершавые руки, распластался на нарах. Как ходил, так и спал, только сапоги скидывал, чтоб ноги не попрели. И когда кто-то