Мертвец. Эдуард Веркин

и варит её с луком. Мне кажется, он и на отработку ходит из-за того, что там бесплатно кормят. Не за оценками же он в самом деле туда ходит?

      Дело в том, что на отработку ходят те, кто хочет исправить трояки по математике и химии, ну, или по другим предметам. Конечно, если у тебя не больше трёх трояков. А у Вырвиглаза их семь, ему исправляй не исправляй – ничего не исправишь. Так что он из-за кормежки ходит, это точно. Хочет – ходит, не хочет – не ходит.

      Летом Вырвиглазу жизнь улыбается, в июне отработка, в июле в трудовой отряд запишется, в августе будет грибы собирать. В трудовом отряде тоже кормят, а в августе будет рыжики жарить, хорошо. Ну, если год случится не грибной, Вырвиглазу в августе придётся потуже, но ничего, в августе щучий жор, а он рыбак. И всегда голодный. Как баторец. Кстати, поэтому Вырвиглаз ко мне в дом и не заходит – боится, что моя матушка поймает его и начнёт кормить. А ему стыдно будет. Он и к остальным своим приятелям не заходит по этой причине. Слишком гордый.

      Но доедать котлеты за другими Вырвиглаз не стесняется, нет. Тут самое главное – вовремя рассказать про зелёные сопли, про кишки дохлых крыс или про повадки опарышей – ну, чтобы девчонки не успели котлеты понадкусывать.

      У меня самого аппетита не было, но я съел свою порцию, не хотел, чтобы она досталось этой вырвиглазовской гадине, пусть рыжики собирает. Впрочем, ему и без моей котлеты хватило.

      После обеда мы могли быть свободными. Надо было идти в больницу, но Вырвиглаз зачем-то поволок меня на второй этаж, в кабинет литературы. Сказал, что покажет кое-что выдающееся. У меня не было настроения, уже говорил. Тем более не хотелось подниматься по лестнице и смотреть, как ещё извернулась патологическая фантазия Вырвиглаза.

      К тому же эти все Вырвиглазовы придумки всегда разной дрянью оборачивались. В прошлый раз вот, в мае. Вернулся этот гад с рыбалки и сказал, что нашёл ручей с золотым песком. И самородок продемонстрировал, размером с горошину. И вот в очередной выходной отправились мы на этот самый ручей, который, кстати, не за углом находился, пятнадцать километров отхлопали по лесу. Прибыли мы в эту Калифорнию и давай песок в ручье промывать, целую тонну, наверное, перелопатили, а ничего, кроме целого стада пиявок, не нашли. Зато пиявок много. Это да.

      И ничего ведь ему не скажешь – бесполезно.

      С нехорошим предчувствием я перешагнул порог кабинета литературы. Быстро окинул взглядом помещение. Ничего. Ничего ужасного мне в глаза не бросилось, класс как класс.

      С недоумением осмотрел комнату ещё. Ничего вроде…

      Поглядел на Вырвиглаза. Вырвиглаз ухмылялся. Значит, что-то тут всё же не так…

      Тут я заметил. Крайний портрет справа.

      Конечно, Кларва (Клара Вадимовна, учительница литературы) ничего не обнаружит. У неё ослабленное пожилое зрение, к тому же она привыкла ко всем этим классикам на стенах, для неё что Пушкин, что стена, что Салтыков-Щедрин, разницы нет, глаз замылен. Ну а я-то сразу просёк. Что это никакой не Короленко, писатель и гуманист, это, можно сказать, наоборот.

      Крайним