Мертвец. Эдуард Веркин

почти на пятнадцать минут, хорошо хоть не на час. Пора было. Мне в смысле. Я побежал к травматологии.

      Отец сидел на крыльце, на ступеньках, курил. С отцом ничего не случилось.

      Серьёзного.

* * *

      Вчера было так. Зазвонил звонок, я бросил книжку про Хорхе и подземные танки и рванул в большой дом. Матери не было. Быстро.

      Я выскочил на улицу. Дверь в сарай открыта. Темнело, и было прохладно, несмотря на июнь. Мать расталкивала «ижак». «Ижак» у нас старый, ему тридцать лет, а может, и больше, завести его – всё равно что двигатель вечный изобрести. Ухищряться надо. Мать ухищрялась, пинала стартёр, дергала газ. Слишком шибко дёргала, свечи забрызгались, так что все её старания теперь бессмысленны. Но она всё равно пинала и дергала.

      – Что случилось-то? – спросил я.

      Мать пинала и дёргала, пинала и дёргала.

      – Может, скажешь всё-таки?!

      – Авария, – ответила мать. – Они упали. Отец руку ожёг.

      – Сильно?

      – Не знаю…

      – Так не заведётся. – Я осторожно её оттеснил. – Давай я.

      Я выключил зажигание, прочихал цилиндры, толкнул стартёр.

      – А остальные? С остальными как?

      Мать промолчала. Я пнул стартёр ещё раз, резко, с протягом. Мотоцикл завёлся. Мы выкатили его на улицу, мать села за руль, я устроился у неё за спиной.

      «Ижак» выл и дребезжал, скорость у него была совсем никакая, а до больницы пять километров, её специально строили далеко, в реликтовой кедровой роще. Так что ехали мы долго. И тряско – задние амортизаторы протекли давно, а поршни в них стёрлись, так что ехать приходилось почти стоя. Я сильно сомневался, что эта колымага способна куда-либо добраться, лучше бы я пешком, пешком срезать можно.

      Но мы доехали.

      Возле приёмного покоя стояла новенькая «Скорая», под большим тополем на боку блестела разорванным баком «Хонда», видно, кто из городских навернулся. Или проезжие, с трассы. На крыльце курил круглый бритый парень, я его не знал.

      Мать прислонила «ижак» к стене и вошла, я за ней, но меня остановили на вахте, а её пропустили. Я вернулся на улицу. Надо было ждать. Я стал ждать. Где-то музыка играла, жужжала бензопила, на станции лязгал товарняк, вечер как вечер. А я ждал. Мне казалось, что с отцом ничего страшного не случилось, день не такой, не день для страшного…

      Потом показалась мать. Она улыбалась. А глаза были красные.

      – Ну что? – спросил я.

      Хотя я уже понял, что всё в порядке. Убедился. Что на самом деле ничего непоправимого не произошло.

      – Плечо вывихнул, – ответила мать. – Ну и током ударило. Недели две полежит. Ну и потом…

      Она поглядела на бритого парня, тот всё понял и протянул ей сигарету с зажигалкой. Вообще мать не курила, а сейчас, видимо, переволновалась. Она долго искрила колёсиком, всё-таки добыла огонь, задымила, моргая ресницами. Хорошо, что её сейчас не видят.

      – Котлов упал, – сказала она через полсигареты. – С опоры. Поломался здорово.

      – Сильно?

      – Угу.