Дневник. 1917–1923. Константин Сомов

им произведений, находившихся в его квартире в день кончины, перешли Б. М. Снежковскому. Работы хранились в его семье до 2007 г., когда они были проданы на аукционе «Кристис» в Лондоне[80].

Окружение

      В глазах современников Сомов имел репутацию мизантропа, и эту репутацию он получил не в последнюю очередь благодаря своему искусству. «Сладострастная брезгливость»[81], «запах гниения»[82], «одурманивающий яд»[83], «наваждение, чарующее и больное»[84] – вот что находили в нем критики, и оно вряд ли могло исходить от человека бодрого и благодушного, каковым Сомов, впрочем, не был.

      Лаконичные наброски воспоминаний А. А. Михайловой о брате сосредоточены именно на неприязни художника к людям[85]: «Он был нелюдим, – поясняет сестра, – не любил больших компаний, его не удовлетворяло даже тогда мое общество[86], не говоря уже о позднейших временах, когда потеряв близких, мы сблизились еще сильнее»[87]. О трепетном отношении Сомова к близким и внимательном – даже к самым дальним родственникам известно из многих источников. Мемуары Бенуа указывают на нежную детскую дружбу между Сомовым и Д.В. Философовым[88]. Из школьных товарищей Сомов до конца сохранил самую теплую симпатию к Нувелю. Что касается Бенуа, с самого начала знакомства их отношения были переменчивыми: периоды единения, как во время совместного житья в Париже или ранее в Мартышкине, когда оба художника летом 1895 г. писали этюды под Петербургом, перемежались целыми годами будто бы формального знакомства. По мнению Сомова, причиной тому была невнимательность Бенуа, отсутствие к нему подлинного интереса – несколько сцен из дневника, приведенных автором в качестве иллюстраций, подлинно забавны.

      Сомовский антисемитизм выдает себя при самом беглом знакомстве с дневником: не стесняясь в выражениях, автор отмечает неприятные внешние черты, особенности характера и манеру поведения, которые он считает характерно еврейскими. Достаточно упомянуть прозвище, которое он дал матери Г. Л. Гиршман И.И. Леон – Пархатка. Однако Сомова нельзя назвать законченным юдофобом: дневник показывает, сколь много времени художник проводит именно среди евреев, тогда как ему, казалось бы, ничего не стоило прервать большинство таких знакомств. Он отрицательно относился к антисемитской политике нацистской Германии и не стеснялся заявлять об этом собеседникам, высказывавшим противоположные взгляды[89].

      Внимательный читатель дневниковых записей Сомова отметит и то, что ближний круг художника, если оставить в стороне семью, главным образом состоит из женщин, именно они принадлежат к числу его основных собеседников и конфидентов: это А. М. Верховская, Е. М. Патон, А. П. Остроумова, Г. Л. Гиршман, Б. Л. Кан, Ф. Самойленко, Т. Асадулаева, Е. С. Поляк. Со всей очевидностью, так было во все времена, начиная с ранней юности. «Такая уж моя планида – быть окруженным женами, – поясняет

80

См. каталог торгов: The Somov Collection. 28 November 2007. L.: [Christie’s], 2007.

81

Маковский С. К. Страницы художественной критики. Кн. 3. СПб.: Аполлон, 1913. С. 106.

82

Курошев Д. Художник «радуг» и «поцелуев» // Аполлон. 1913. № 9. С. 30.

83

Дмитриев В. Константин Сомов. Опыт исторического определения // Аполлон. 1913. № 9. С. 33.

84

Там же.

85

Подготовительные материалы к работе о Сомове К. А. Михайловой Анны Андреевны. 29.01.1929 – 08.11.1937. ОР ГРМ. Ф. 133. Ед. хр. 79. Л. 16.

86

В рукописи отсутствует указание на время, к которому относится это высказывание.

87

Там же. Л. 18. Подразумевается время после 1909 г.

88

Бенуа. Мои воспоминания. Т. 2. С. 486.

89

См. дневниковые записи за 11 и 23 апреля 1933 г.