Горм, сын Хёрдакнута. Петр Воробьев

свет Починковна, я Курума привела, а с ним белый волк – говорит, на краю Мегорского ледника чего-то ждал, – жрицу аж распирало. – Может, знамение это, что время пришло Свентане воплотиться?

      – Матушка, Свентана воплотится, да не во плоти сойдет, уж сколько раз мы про это говорили. Когда все души, как одна, возжаждут света и отвратятся от тьмы, то и будет ее воплощение, – раздался глубокий и очень красивый голос, не слишком соответствовавший внешности его владелицы.

      Говорившая была невелика ростом, уютно упитанна, совершенно седа, и выглядела довольно повседневно: она вполне могла бы сойти за какую-нибудь родственницу мельничихи Унн, приодетую во все дорогое к празднику. Сила чувствовалась только в испытующе-пронзительном взгляде небольшой женщины. Это, похоже, заметил и Хан. Закончив обнюхивать пол, пес подошел к Зване и встал перед ней, опустив хвост и голову.

      – Доподлинный такой волк, вислоухий, кудлатый, кареглазый, – вестница Свентаны потрепала псу загривок, – Садись.

      Хан с неожиданной кротостью сел.

      – Так кого он ждал?

      – Хозяина, – Горм опять решил избежать слишком подробного рассказа. – Только хозяин его давно мертвый был.

      – Да, чего-чего, а мертвых тел непогребенных у нас последнее время просто таскать – не перетаскать. Садись и ты, новик, в ногах правды нет, – вестница указала на лавку, и сама села напротив стола в дубовое креслице, на скарлатную подушку, разглядывая Горма и словно пытаясь что-то вспомнить. – Да, матушка, как Ртищ? Что-то я его криков боле не слышу…

      – Я Огневеде велела ему макового молочка дать.

      Звана покачала головой и, обратясь к Горму, объяснила:

      – Лихо ему досталось. Он на Стрелочной башне в дозоре стоял, когда Ерманарек на нее ладьи с навьим огнем пустил. Из огня его вытащили, в ожогах, с перебитыми ногами. Ртищ один из Томиловой стражи живой и остался, да и то скорей на беду. Матушка, чем ты ему ожоги мажешь?

      – Китовым салом топленым.

      – Попробуй к салу малую толику полынного масла добавить. Тогда, может, меньшей мерой макового молочка обойдемся.

      – Так и так беда, – сказала жрица и пошла в направлении второго покоя, приговаривая, – От ожогов не счавреет, так от мака, а мак его через Калинов мост не сволочет, так полынь в навь отправит…

      Нелюбимая дочь Пакоблуда закрыла дверь за собой. Горм сел на лавку, Хан плюхнулся у его ног. Чтобы отвлечься от волнения, сын ярла попытался понять, чем отличалось место на полу, первоначально привлекшее внимание Хана. Там, между ясеневыми половицами, количество пыли в швах сильно менялось, очерчивая что-то изрядно похожее на почти успешно спрятанную крышку лаза. Что-то или кого-то в лазу пес по-видимому и унюхал.

      – Так как тебя по отцу, Курум?

      – Крепковязович.

      – Давно я не слышала имени Хёрдакнута, да еще так забавно переведенного, – Звана перешла на танский. – Зовут-то тебя как? Крум?

      Горм чуть не подпрыгнул. Видя его замешательство, вестница продолжала:

      – Ты,