Горм, сын Хёрдакнута. Петр Воробьев

Уха была дивной, густой, с зеленью укропа и кружками янтарного жира на поверхности, и кусками осетрины в глубине.

      За столом рядом с верховным, Годлав отхлебнул из своего стеклянного с оловом кубка, и сказал Миклоту:

      – Надо будет ладью силой пара оснастить. Когда он в следующий раз от Само пойдет, мы его против ветра встретим!

      Миклот кивнул, его шея не смогла остановить головы, и бодрич пал лицом в тарелку.

      – Не поможет, – объяснил Краки, проходивший мимо стола ладейщиков. – Мы тоже водометы поставим, а заодно и таран. Нам это дешево встанет – энгульсейские конунги нашему ярлу родня!

      – Краки, ты с какой беды еще тверезый? – Хёрдакнут встал навстречу водителю мамонта.

      Тот поклонился ярлу, отвесил еще один поклон в сторону остальных за верховным столом, и что-то вполголоса сказал Хёрдакнуту.

      – Ну, то не великая неудача, – ярл рассмеялся. – Садись вот с бодричами. – Не побрезгуете мед пить с моим корнаком?

      – Какой разговор, – Годлав придвинулся к Миклоту, освобождая место. – Ловко ты нас обошел у Свитьи, ярл, но кабы не камнемет, день бы наш был!

      – Так не было у меня камнемета.

      – Как не было? А что ж под навесом стояло?

      – Пять ушкуевых шкур – на берегу досушить не успели, – ярл ухмыльнулся, шрам на его лице добавил к выражению толику кровожадности. – Сейчас только вот мы берегом в Зверин пошли, а Кьяр, прави́льщик мой, кнорр в Хроарскильде погнал – киль усилить стальными пластинами и дубом, и камнемет добавить.

      Годлав в негодовании толкнул соседа локтем в бок:

      – Ты слышал, что он сказал? Под навесом у него ушкуевы шкуры были, а не камнемет!

      Миклот, лицо которого приятно грела каша в глазированной глиняной тарелке, повернул голову в сторону Годлава, смахнул на него часть каши, открыл один глаз, и промычал:

      – Ннну это просто очень ннизко даже…

      Один из псов просунул длинную лохматую морду между бодричами и стал слизывать кашу со щеки Миклота, задевая его треугольным висячим ухом. Ладейщик попытался нежно обнять животное за шею, мыча:

      – Ммне ллюба твоя коса, дева…

      – Говори тише, – обратился к Годлаву Хёрдакнут. – У нас один нарвалий зуб не продался за полную цену – видно, треснут был, и кривой вырос. Купишь его у меня, никому не расскажу, когда точно вы нас встретили и когда мы камнемет установили.

      – Хоть четверть скинь с кривого-то!

      – А какая разница, честно, кривой он или нет? – Краки, похоже, не был знатоком торговли нарвальими бивнями.

      – А вот какая, – Годлав повернулся к корнаку. – Зуб распилят, куски сотрут в порошок, и ежели твой уд к сапогам тянется, толику порошка выпьешь, и уд твой на подъем. Потому порошок ценится в два раза на вес золота.

      – Не дешевле выйдет сапоги на подоконник поставить? – съехидничал корнак.

      – А вправду, на уду глаз нет, какая уду-то на уд разница – прямой, кривой? – осенило ярла.

      – От кривого криво