Горм, сын Хёрдакнута. Петр Воробьев

к нашему лешему привязался? – Найдена возмутилась. – Тебе охота – сам его гони!

      – А в санях кто, не волколак часом? – перевязанный все не успокаивался.

      – Это мой песик! – пришел Гормов черед возмутиться.

      – Вправду, Безнос, что ты к ним пристал, – вступился стопятидесятилетний. – Йормунрековы злодейства – не их вина…

      – Тебя-то как величать, отче? – почтительно взыскал Кнур.

      – Да величали Селимиром, старым посадником…

      Кнур, Найдена, и Круто поклонились, Горм последовал их примеру.

      – А теперь зови Селишкой. Какой посад, такой и посадник, – старик прислонил совню к стене и опустился рядом на корточки.

      Горм, выбравшись из саней, присел рядом со старым посадником.

      – Селимир-посадник, как по отцу тебя?

      – Радилович.

      – Селимир Радилович, так город Йормунрекова ватага взяла?

      – Они, потатчики.

      – Но как?

      – Черной волшбой. Мертвый бог за них молнии мечет, и дань последним живым дыханием берет.

      Горму вспомнилось дерево с повешенными. Старый посадник истово продолжал, словно был рад возможности выговориться:

      – На шестидесяти ладьях пришли. Гонец из-за Лещина острова их на собаках по берегу опередил, так что ждали мы незваных гостей, стража на стенах, и у камнеметов, мосты подняли, из посада народ кто разбежался, кто за стены спрятался. Но что нас настигло, такой лютой кручины не ждали… В ночи, их ладьи у берегового льда встали. Зима мягкая, озеро почти не замерзло. Я на Тайничной башне стоял, с Векшем, вторым старым посадником. Стоим мы у трубы зрительной, весла в ладьях считаем. Вдруг в одной ладье свет зажегся, навий, багровый, будто вовсе и не свет…

      – Пары развели, – кивнул Кнур.

      – И она без весел и паруса на Стрелочную башню пошла, напрямую через лед-склянку. С тех пор, как башню построили, озеро поднялось. В давешние годы, как был я молодой, башня на камне стояла, а стар стал, вода прямо до стен дошла. Вот ладья о стену башни и ударилась. И только от удара по дереву треск пошел, башню громом поразило, да не с неба, а будто из-под воды, через ладью, так что та в щепки разлетелась. Тут же вторая ладья, тоже с навьим огнем, за первой вослед, и снова, едва башни достигла, гром с молнией из-под озера грянул, а вместе с ним, весь первый ярус башни на части рассыпался, и саженей тридцать стены. От молнии да от каменьев раскаленных пожары пошли. Тут все остатние ладьи пошли к пролому. Камнеметчики с Тайничной да Раскатной башен четыре или пять смогли утопить. Кабы Стрелочная башня еще стояла, ни одному татю до стен не добраться бы, только та башня, да камнемет, да камнеметчики, да Томило посадник уж по всему городу горелыми кусками раскиданы были. Первые пять ладей рядом к пролому подошли, весла сняли, поверх камней да огня положили, и Ерманарекова ватага прямо по ним, как по сходням, пустилась. Еще четыре ладьи весла осушили, между первыми пятью встали, все канатами перевязались, остальные ладьи за ними впритык, мечи да секиры наголо, да по кораблям тоже в город. А в городе стражи никого – все на стенах! Плоскиня Волегостич, тысяцкий, с