Час кроткой воды. Элеонора Раткевич

иметь грифель при себе, а и пускать его в ход при любой возможности – напоказ. Сразу ведь ясно – раз не просто четки перебирает, а загогулины всякие выводит, то не просто стеснительный юнец, каких кругом двенадцать на дюжину, а из хорошей семьи мальчик. Обеспеченный. Такому нужды нет работать день-деньской. Натруженные руки не бывают нервными. Им бы отдохнуть хоть немного, а не за грифель хвататься. Да и писец или служащий управы из рядовых за день столько кистью да тем же грифелем орудует, что даруйте боги его рукам покоя: мучительная штука – писчая судорога!

      Конечно, если приглядеться, худощавый Тье походил на худосочного богато одетого бездельника не больше, чем спелый колос на прошлогоднюю соломину, так ведь это если приглядеться. А по мнению стряпухи и судомойки, таким, как Воробей, и вовсе спину гнуть и надрываться ни к чему – совсем ведь еще молоденький, а уж тощий какой, того и гляди, ветром унесет! Они подсовывали Тье пирожки с дружным умилением, не обращая никакого внимания на грифель в его правой руке. Успеет еще наработаться на своем веку – а покуда кому и возить грифелем по бумаге, как не юному лончаку? Пусть себе ест на здоровье и ерунду малюет! Тье и малевал.

      Но это была совершенно особенная ерунда.

      Опытный сыщик способен запоминать сразу многое. При всех своих познаниях опытным Тье не был. И долго еще не будет. Не сказать, что память у него, как дырявый мешок – но школить ее Воробью предстоит не год и не два. А до тех пор как быть? Нет, ну вот как быть, если не допрос ведешь, а простой с виду разговор? Если слушаешь непринужденную болтовню, на которую сам же людей и навел? Навести – полдела, а ты попробуй запомни все, что в этой безобидной болтовне промелькнуло нужное! И записывать нельзя! Никак нельзя. Что в частной беседе выболтают, никогда под протокол не скажут. Помстится человеку, что не разговор это, а допрос – и захлопнется он, как сундучок с секретом, и нипочем ты его не откроешь. Ну, может Шан или Най смогли бы – так на то они и мастера. А Тье покамест подмастерье.

      И потому его правая рука быстро выводила на листе бумаги одному ему понятные стрелки и линии, а заодно и выполненные двумя-тремя штрихами наметки рисунков – ягоду, летящего стрижа и нечто, напоминающее силуэт поросенка.

      Родня. Друзья. Знакомые.

      Связи.

      Те, кто мог так или иначе, намеренно или случайно узнать что-нибудь о распорядке дня и перемещениях Государева Наставника. Те, кто мог обмолвиться или сболтнуть.

      – Да ты ешь, не стесняйся, – вздохнула стряпуха. – Совсем тебя твое начальство заморило. За метлу спрячешься, и видать не будет.

      Нет лучше способа расположить к себе человека и разговорить его, чем принять его угощение и разделить с ним еду. Разве что совместная выпивка – так ведь Тье на работе, и пить ему ну никак нельзя.

      – Да ведь не всухомятку же, – укорила подругу Мушка.

      – Ой, и верно, – спохватилась та.

      Тье покладисто согласился выпить с обеими женщинами чаю – глупо как-то одному чаи гонять, вы не находите? – и