Час кроткой воды. Элеонора Раткевич

постараться, госпожа вот прямо вся ему в объятия и упадет. Изводу на него нет!

      Это было настолько невообразимо нелепо и мерзко, что Шан сначала даже не понял, что именно сказала служанка. А когда понял, освирепел.

      Какой-то напыщенный Суслик посмел… посмел… пусть даже в мыслях… да что он вообще о себе воображает! Кто он – и кто Дама Тайэ!

      Не в знатности дело – этот Су семейству Тайэ вроде как родственник, пусть и по женской линии. И не во внешности – на лицо Су вполне благообразен, даром что суслик сусликом. И не в годах – ему лет сорок, Наставник куда постарше его будет. И не в том даже, что Дама Тайэ – мужняя жена; для всяких там сусликов это едва ли помеха. Да он уже мысленно Наставника Тайэ схоронил – ишь, как суетится!

      Но как он посмел даже помыслить… как только в головенку свою забрал, грызун несчастный, покуситься на волшебную красоту Дамы Тайэ!

      А Дама Тайэ была именно что волшебно хороша.

      Красота ведь бывает разной. Бывает надменная красота. Злая. Такая, что унижает, пригибает к земле. И такая, что выпивает всю радость из души, заставляя терзаться болью о несбыточном. Да мало ли какая еще!

      Дама Тайэ была так прекрасна, что рядом с ней Шан напрочь забыл, насколько сам он некрасив. Его злополучная внешность, его нищая юность, его низкое происхождение – все это было совершенно неважно рядом с ее сияющей красотой. Разве важно весенней листве, богат ты или беден? Разве солнечный свет, согревая тебя, спрашивает, красив ты или уродлив? Разве пение птиц хоть на один звук изменится оттого, что их слышит вельможа или простолюдин? Лицом к лицу с этой невероятной женщиной Шан чувствовал себя, словно лицом к лицу с рассветом или мелодией. Совсем недавно он говорил Тье, что никогда не видел внутреннего сада семейства Тайэ – а сейчас он любовался им. И возжелать Даму Тайэ казалось ему таким же кощунственным и нелепым, как захотеть украсть благоухание цветов этого сада. Если у кого и есть право на аромат цветов, так только у земли, в которую вросли их корни – а землей Дамы Тайэ был ее муж. Теперь, когда он был не просто голым и мокрым потерпевшим на столе квартального лекаря, а полулежал, опираясь на подушки, его лицо было спокойным и значительным. Древняя мощь угадывалась в нем, скрытая сила земли.

      И чтобы какой-то суслик…

      – Кошенька! – ахнула Дама Тайэ. – Да что ты такое говоришь! Быть того не может!

      – Балда, – беззлобно провочала служанка. – Вот как в девушках была балда, такой и осталась. Под самым носом у себя простых ведь вещей не видишь. Не может, не может… еще как может. Это только ты и не замечала.

      – А господин замечал? – заинтересовался Шан.

      – Конечно же, – подтвердила Кошка. – Он ведь не вчера родился. Да все видели. Это госпожа только по доброте душевной… а так – попробуй не заметить! Он просто госпожу расстраивать не хотел, вот и не говорил ей. К чему ей про такие пакости знать, раз он все едино этого суслика выставить собирался. И он, и господин Наместник.

      – А что ж не выставили? – Шан все еще не мог унять негодования.

      – Так