Сестры зимнего леса. Рина Росснер

и не поддержат, случись трудная минута. Никто за нас не задвинет на ночь засов, не раздвинет утром занавески. На рассвете тятя не пойдёт потихоньку на Днестр, и некому будет задавать мне свои вопросы. Не прошепчет молитву тихий матушкин голос. Никто не заварит чай, не приготовит обед, не натопит печь и не наколет дрова. Всё это нам с Лайей предстоит делать самим. Дом стал тихим, пустым и каким-то потерянным. Нутром чую, всё здесь переменилось навсегда.

      16

      Лайя

      Что-то разоспалась сестрица,

      не желает вставать с постели,

      Волнуюсь я за неё, тревожусь.

      Задумчива стала она, печальна.

      Сама поднимаюсь и начинаю

      исполнять работу по дому.

      Ничего, пусть поспит моя Либа.

      Вот выхожу во двор я и слышу:

      горлицы где-то курлычут нежно.

      Но не сидят на деревьях, а кружат,

      словно за мною они прилетели.

      Сердце моё в ответ защемило:

      «Да, унесите меня отсюда,

      горлинки, птицы мои сизокрылые,

      унесите в края незнакомые,

      лишь бы подальше от этих мест».

      Бегу на призыв их к реке и вижу,

      что это не горлицы. Лебеди белые

      кружат над оледенелым Днестром.

      Руки мои так и тянутся к небу.

      Думаю: «Вдруг я тоже сумею?»

      Всего то и надо, что постараться,

      ещё немножко – и я взлечу.

      Увы, всё напрасно, земля держит крепко.

      Только руки окоченели.

      На них – ни пёрышка, ни пушинки.

      Не понимаю, как вырастить крылья…

      Вот уже на берегу я —

      Вместо лебедей мальчишки.

      На коньках скользят по речке

      Миша и Иван соседский.

      Надо же, как встали рано!

      С ними Женечка и Алла,

      бубенцы на их лодыжках —

      динь-динь-дон – звенят призывно.

      Беготня, веселье, хохот.

      Как же хочется мне с ними

      понестись по льду со свистом!

      «Ах, шибенник! В дом вертайся!» —

      вдруг разносится по лесу.

      Оглянулась. Мишкин дядька

      разоряется, Богдан.

      Приседаю за плетень,

      от греха подальше прячась.

      Мишка валится с испугу,

      Женя – на него с разгону,

      прямо головой об лёд.

      Меня сковывает ужас.

      Там, на льду, моя подруга,

      надо ей помочь, но как?

      Ни коньков ведь нет, ни крыльев.

      Кровь течет на снег, но Миша

      помогает Жене встать.

      Вновь моё забилось сердце.

      Пронесло, жива бедняжка!

      Женю повели до дому,

      а Богдан шпыняет Мишу.

      Провожаю их тихонько,

      обмирая, до калитки.

      Надо фельдшера. Что, если

      мне самой за ним сходить?

      Нет, уж Миша выбегает.

      Ну, и слава Богу, тятя

      рассердился бы, узнай он,

      что к соседям я совалась.

      В лес бреду, сама не знаю,

      что ищу, чего страшуся…

      Вдруг на дуб