Девятнадцать минут. Джоди Пиколт

в себе. Пожалуй, только излишне смахивала на хористку.

      Сев за стол, Алекс сразу вспомнила отца. «Посмотри на меня, папа», – подумала она, хотя знала, что он ее не услышит. В памяти всплыли десятки дел, которые он разбирал и о которых потом рассказывал ей за обедом. Зато Алекс не могла припомнить таких моментов, когда бы он был не судьей, а просто отцом.

      Пролистав документы, необходимые для предъявления обвинений, она взглянула на часы: до начала заседания оставалось целых сорок пять минут. И зачем было приезжать так рано? Все проклятые нервы! Алекс встала, потянулась. Кабинет был таким огромным, что хоть колесом кувыркайся. Но судьям не пристало проделывать такие акробатические номера. Алекс осторожно приоткрыла дверь, и перед ней тут же материализовался Измаил.

      – Чем могу быть полезен, Ваша честь?

      – Хорошо бы кофе.

      Измаил выказал такую прыть, что Алекс поняла: если бы она попросила его купить подарок Джози ко дню рождения, еще до обеда коробка с бантиком уже стояла бы у нее на столе. Она пошла за своим секретарем в буфет, общий для судей и адвокатов, и хотела встать в очередь к кофейнику.

      – Проходите, Ваша честь, – сказала молодая женщина-адвокат, тут же уступая место судье.

      Беря бумажный стакан, Алекс подумала: «Надо будет привезти сюда свою кружку и оставить в кабинете». Кружек нужно было много, потому что должность окружного судьи предполагала постоянные перемещения: Кин, Лакония, Конкорд, Нашуа, Рочестер, Милфорд, Джеффри, Питерборо, Графтон, Кус – все было расписано по дням недели. Алекс нажала на кнопку, но пустой кофейник только зашипел. Недолго думая, Алекс потянулась за фильтром, чтобы заварить новый кофе.

      – Ваша честь, вы не должны этого делать, – сказала все та же девушка-адвокат, смущенная неподобающим поведением судьи, и, забрав у нее фильтр, принялась за дело сама.

      Алекс стояла и смотрела, спрашивая себя, назовут ли ее когда-нибудь по имени или теперь она бесповоротно переименована в «Вашу честь». Наверное, даже если к ее обуви приклеится кусок туалетной бумаги или шпинат застрянет у нее между зубами, никому не хватит духу сказать ей об этом. Странно было, с одной стороны, постоянно чувствовать на себе пристальные взгляды, а с другой – знать: если что-то будет не в порядке, никто не отважится тебе на это указать.

      Адвокат принесла Алекс свежезаваренный кофе:

      – Я не знала, какой вы любите, Ваша честь, – сказала она, кладя на стол пакетики сахара и сливки в порционной упаковке.

      Поблагодарив, Алекс протянула руку к чашке, но задела ее широким рукавом мантии. Кофе разлился. «Спокойно!» – мысленно сказала Алекс сама себе.

      – О господи! – воскликнула адвокат. – Прошу прощения!

      «За что ты просишь прощения, если чашку опрокинула я?» – подумала Алекс и, пока девушка вытирала лужу салфетками, сняла мантию. В какой-то момент у нее мелькнула мысль: а не раздеться ли совсем, до лифчика и трусов, чтобы прошествовать по зданию суда, как голый король из сказки? Если спрашивать людей: