По воле тирана. Марина Бишоп

к рукам фарлалов в предвкушении подачки.

      Воин мысленно возвратился к диалогу с предсказателем. Он не мог усомниться в его словах, несколько раз старик пророчил ему победы, в этот раз пришел черед исполнить просьбу, еще и на выгодных условиях. Все, за что его народ боролся долгие века, плывет прямо в руки, достаточно только дотянуться.

      – Не делай такое лицо, мне не до мук совести, я делаю это для всех нас.

      – Да пусть Стихии видят, что это так, – ответил Хоут сухо. Он передал тонкую полоску из кожи в руки брата. – Не гони его, а то он подумает, что опять на свободе. Рожденные на воле никогда не забывают сладкого вкуса свободы.

      – Рут никогда не подводил меня, ты же знаешь.

      Хоут отмахнулся, понимая, что слова прозвучали материнским наставлением, нежели предупреждением.

      Ролл взобрался на серую спину протавра и натянул поводья, удержав еще на секунду, чтобы убедиться в собственной решимости.

      – Я вернусь на рассвете.

      Хоут приклонил голову, воздержавшись от ответа.

      Желтый глаз Навалеха стал спутником в этой ночи одинокому воину, твердости намерений которого могла позавидовать сама Марава. Пусть брат считает его безумцем, но он обязан попытаться пленить дочь короля Шалфейв. Даже если мир не придет в их земли, у него будет та, ради которой, возможно, и война завершится. Ролл крепче стиснул колени вокруг широкой спины Рута, ускорившего шаг по щелчку языка. Через пару минут он перейдет на бег, и они окажутся у поляны раньше, чем шалфейя спустится к озеру. Прекрасный план, если полагаться на слова старика.

      Сумрак обнял земли шалфейев, когда Луна застыла над водой, любуясь собой в зеркальном спокойствии лесного озера. Листва высоких деревьев, обступивших воду непроходимыми столпами, перешептывалась между собой. Густые руки ветвей сплелись в непроходимые путы, пряча от остального мира своё детище. Идиллию нарушило еле слышное шуршание, на землю ступили босые ноги. Шалфейя огляделась на всякий случай, проскользнув взглядом по черному небу, освещенному яркой дорожкой желтого света, падающего прямо на водоем. Она потянула за зеленую ленту, и волосы пламенными языками лизнули белоснежные крылья. Ремни, стягивающие грудь, опустились на скинутую юбку; шалфейя воспарила над землей и исчезла в холодной глади воды. Потревоженное лунное око забарахталось на поверхности, словно морщась от обиды, что не может присоединиться к ночному купанию.

      Лисица вынырнула и расправила крылья. Прохладная вода взбодрила от долгого полета. Ничто на свете не могло сравниться с минутами свободы. Каждый месяц, когда Кутаро вновь делился священным шаром с неба со своими крылатыми детьми, супруга жреца прилетала на это озеро, чтобы забыться в одиночестве. Даже сумерки не страшили ее. Невольница в замке тирана – собственного мужа, она роняла горячие слезы, проклиная свою слабость и малодушие.

      Лисица лежала на воде, рассматривая светлячков на небе. Целые семьи ярких точек, недосягаемые и яркие, иногда подмигивали ей, растворяясь за горизонтом. Они