Когда пируют львы. И грянул гром. Уилбур Смит

Благодаря им в его комнате сосредоточилась почти вся домашняя жизнь: из гостиной они перенесли сюда два пухлых кожаных кресла, поставили их по обе стороны его кровати и вечера проводили здесь. Уайт сидел с трубкой в зубах и стаканом бренди у локтя – он выстругивал деревянный протез и часто смеялся своим басистым смехом; Ада устраивалась с вязаньем, и оба пытались расшевелить Гаррика беседой, вслух вспоминая о разных интересных и забавных случаях. Возможно, именно сознательные попытки являлись причиной их неудачи, а может быть, помехой стал возрастной разрыв между ними и мальчиком: в их годы практически невозможно его преодолеть. Всегда существует некая сдержанность, некий барьер между миром взрослых и полным тайн и секретов миром юности. Гаррик, конечно, смеялся с ними, поддерживал разговор, но это было совсем не то… вот если бы сейчас здесь был Шон!

      Днем Ада была занята большим хозяйством; пятнадцать тысяч акров земли и две тысячи голов крупного рогатого скота требовали зорких глаз ее и Уайта. В эти долгие часы Гаррик особенно ощущал свое одиночество. И если бы не книги, он, возможно, долго не вынес бы такого времяпровождения. Читал он все подряд, все книги, которые приносила ему Ада: Стивенсона, Свифта, Дефо, Диккенса и даже Шекспира. Многого в этом чтиве он не вполне понимал, но читал все равно запоем, и опиум печатного слова помогал ему пережить долгие дни до пятницы, когда возвращался домой Шон.

      С приездом Шона словно сильный ветер проносился по дому. Хлопали двери, лаяли собаки, брюзжали слуги, и чьи-то ноги топали вверх и вниз по лестницам. Бо́льшую часть шума производил сам Шон, но в этом у него были помощники. Вместе с Шоном нередко приезжали его одноклассники, такие же подростки, как и он сам. Авторитет Шона они признавали с такой же, как и Гаррик, охотой, и причиной тому были не только его крепкие кулаки, но и заразительный смех и всегда сопровождающее его чувство веселого возбуждения. В то лето они приезжали особенно часто, иногда по трое, сидя, как стайка воробьев на заборе, на спине неоседланной лошадки. Но в этот раз их привлекло сюда еще кое-что, а именно культя Гаррика. И Шон этим очень гордился.

      – Вот здесь врач зашивал, – указывал он на ряд отметин, которые остались от швов и располагались вдоль розового шрама.

      – А можно потрогать?

      – Только не сильно, а то опять вскроется.

      Гаррик за всю свою жизнь не получал столько внимания. Он так и сиял, обводя взглядом окруживших его мальчиков, которые с серьезными лицами, широко раскрыв глаза, глядели на него.

      – Странное чувство, как будто жжется.

      – Больно было?

      – А как он отрезал кость… топором отрубил?

      – Нет. – Шон был здесь единственный, кто мог отвечать на вопросы о всяких технических подробностях. – Пилой отпилил. Ну, как деревяшку.

      Он рукой показал, как это было.

      Но, увы, даже такой захватывающий предмет не смог удержать их надолго, и довольно скоро ребята забеспокоились, засуетились:

      – Слышь, Шон, а мы с Карлом знаем, где гнездо с птенцами! Пойдем