Когда пируют львы. И грянул гром. Уилбур Смит

ее руки и едва ли не швырнул ее на диван, стоящий возле камина.

      – Ты теперь жена Гаррика, а скоро станешь матерью его ребенка. Прибереги свой темперамент для него.

      Шон сделал шаг назад, его вовсю разбирала злость.

      – Но, Шон, я люблю тебя, только тебя. Боже мой, ну как тебе объяснить? Я так страдала все это время! Живу вот тут с тобой под одной крышей и не могу даже притронуться к тебе.

      Шон подошел к дивану.

      – Послушай меня внимательно, – резко заговорил он. – Я тебя не хочу, понятно? Я никогда не любил тебя, а сейчас тронуть тебя для меня все равно что тронуть собственную мать. – По его лицу прошло отвращение, и она это увидела. – Ты – жена Гаррика, и, если ты еще хоть раз посмотришь на другого мужчину, я убью тебя. – Он поднял обе руки с согнутыми пальцами. – Я убью тебя голыми руками, поняла?

      Лицо Шона было совсем рядом, и Анна, не вынеся этого взгляда, бросилась на него. Он вовремя отпрянул и спас собственные глаза, однако ногти ее успели оставить у него на лице и на носу кровавые царапины. Он схватил ее за руки; тоненький ручеек крови заструился по щеке, капая на бороду. Она извивалась в его руках, дергаясь всем телом в попытках вырваться.

      – Свинья! Грязная, грязная свинья! – визжала она. – Говоришь, жена Гаррика? И ребенок, говоришь, Гаррика?

      Она закинула голову и дико, визгливо расхохоталась:

      – Так знай же: я ношу твоего ребенка! Это чистая правда! Он твой, и Гаррик тут ни при чем!

      Шон отпустил ее руки и попятился.

      – Не может этого быть, – прошептал он. – Ты все врешь.

      Она шагнула к нему:

      – А ты разве не помнишь, как прощался со мной, когда уходил на эту чертову войну? Не помнишь ту ночь в фургоне? Не помнишь? Неужели? Неужели не помнишь?

      Сейчас она говорила тихо, но слова ее жалили Шона в самое сердце.

      – Так сколько времени прошло… Нет, этого не может быть, – проговорил Шон, заикаясь и продолжая пятиться.

      – Три с половиной месяца ровно, – не отставала она. – Рановато будет для твоего братика, как думаешь? Но ведь у многих рождаются недоношенные… – Слова ее звучали монотонно, тело безудержно трясло, а лицо побледнело как смерть.

      Шон не выдержал:

      – Да отстань ты от меня, оставь меня в покое. Мне надо подумать. Я же ничего не знал!

      Он прошмыгнул мимо нее и выскочил в коридор. Слышно было, как с грохотом захлопнулась дверь кабинета. Она так и стояла, не двигаясь, посреди комнаты. Но дыхание постепенно успокоилось, бурные волны злости утихли, и над ними показались черные рифы ненависти. Анна вышла в коридор и направилась к своей спальне. Там она встала перед зеркалом, разглядывая свое отражение.

      – Ненавижу. – Она видела, как, шепча это слово, шевелятся ее губы на все еще бледном лице. – Погоди, я у тебя еще кое-что отберу. Гаррик теперь будет не твой, а мой.

      Она вынула из прически шпильки, бросила их на пол, и тяжелые волосы упали ей на спину. Обеими руками она смяла их в комок, подняла и яростно спутала. Закусила губу, да так сильно, что почувствовала солоноватый вкус крови во