Страх и стыд. Саша Мар

в дырку окна и со стоном вывалился в снег. Не тронуть рану не получилось, изнутри на раме остался кровавый след. Хорошо, пусть так.

      Окно в комнате Гвоздя выходило не во двор, а сразу на улицу. Снег перестал, не не успел слежаться. Ботинки утонули в тонком кристально-белом пуху. Со столба в два раза выше одноэтажных домов белым светом поливала ламочка. С той стороны дома слышался глухой крик. Это баба Тоня ворвалась в баню и звала Степаныча.

      Холод ударил Гвоздя, он задрожал всем телом, посмотрел на руку, которая уже вся была в крови, и сделал еще несколько шагов по улочке. Белый пух украсился ямками от кровавых капель.

      Готово.

      Гвоздь поднял куртку, перевалился через низкую изгородь и оказался во дворе дома Канителича. Свет фонаря не доставал сюда. Ночное небо стало отчетливо белым, а внизу зияла кромешная темнота, в которой что-то мохнатое заворчало, заскулило, и уткнулось в ноги Гвоздя:

      – Тихо, Шериф, тихо, – зашептал Гвоздь, чувствуя как у него от холода прыгает челюсть.

      Он взял пса за ошейник и, стараясь не звенеть цепью, потащил вслепую в сторону странно гудящего сарая с черным на фоне белого неба кругом очень большой спутниковой антенны на крыше.

      – Подержи, – он положил толстовку и куртку на спину псу, который покачиваясь и сопя стоял рядом. Глаза привыкли к темноте и Гвоздь видел теперь силуэт большой толстой собаки, с грузом на спине.

      – Как верблюд, да, Шериф? – Шериф молчал и покачивался, громко дыша и раздувая бока.

      Зачерпнув полную горсть снега Гвоздь вытер кровь с руки, зачерпнул еще и, сжав зубы, протер рану, взял одежду и юркнул в незапертый сарай.

      После тишины и холода Гвоздь сразу согрелся и оглох. Во всю стену сарая на стеллаже в три ряда до потолка стояли работающие телевизоры. Звук смешивался в гудящую кашу, а экраны мельтешили на все лады, Нижний ряд занимали пластиковые телевизоры новых известных и не очень марок. Средний – кинескопные советские. А верхний – совсем старые и пара винтажных с линзой. Посредине стеллажа в нижний ряд был врезан стол, который был завален радиодеталями и паяльниками. Стояло крутящееся кресло с выдранным поролоном. Это было логово одержимого телемастера-коллекционера.

      Рана все еще сочилась. Гвоздь выдернул из кармана носок, обмотал вокруг бицепса у подмышки и затянул зубами. Потом пошарил по столу Канителича, нашел какую то пропахшую химией тряпку и намотал для надежности поверх, натянул толстовку, куртку, вязаную шапку и замер перед стеной телеэкранов глубоко дыша, напитываясь теплом.

      Со среднего экрана в нижнем ряду на Гвоздя смотрел огромный, голый по пояс мужчина. Вокруг него прыгала орущая толпа старых и молодых женщин в странных мужских котелках и разноцветных платьях. Смуглое тело мужчины было залито кровью, на шее и обеих руках у плеч – набухшие повязки. Когда толпа редела, на заднем фоне появлялись разноцветные стены низких домов, а выше них пальмы и совсем далеко – зеленые холмы.

      Гвоздь протянул руку и пошарил сбоку