Серафима и Богдан. Вахур Афанасьев

сердится мать.

      Харитон раскалывает еще пару поленьев, гонит из костей холод после стояния на берегу, но настроение работать проходит.

      Варвара любопытствует:

      – Как, свиделся опять со своей Полюшкой?

      – Ну чего ты, в самом деле, матушка… – недовольно бурчит Харитон.

      Неприятные темы возникают и за поздним ужином. Феофан пеняет сыну, что тот не ходит на красные агитационные собрания, которые проводит новый председатель исполкома. Старого забрали чекисты, скорее всего, из-за сгоревшего волостного дома. Эдисон Васильевич, новый председатель, русский, родом бог знает с каких просторов необъятной Советской России. Берлин взял, небось и с вами справлюсь, говорит он.

      Длинный желтый моленный дом в Кольки не закрыт, но ходить в него отваживаются только старушки с внуками, да и то по большим церковным праздникам.

      Кому они интересны, чтобы арестовывать, полагают люди.

      В дверь стучат.

      – Ну вот, накликали… Харитон, встречай! – говорит Феофан.

      Входит Архип – ростом еще выше молодого Харитона, маленькие сосульки в темной бороде. Когда снимает тулуп, с ворота никак не отлипают примерзшие пряди длинных седоватых волос. Архип замечает это, раскатисто смеется.

      – Чего дверь у вас на засовах – кого теперь боитесь?

      Феофан пожимает плечами, оправдывается:

      – Встарь никогда не запирались, а нынче – кто знает…

      – Что верно, то верно, – одобрительно произносит Архип.

      Ему дают гостевую чашку, наливают густой заварки и добавляют кипятка из самовара. Архип не ждет, пока чай остынет, подсаживается к столу.

      – Был сегодня в волостной управе, разговаривал с этим… Эдисоном. Ты, Харитон, не играй с огнем, – глянь, даже у меня тут… – Он идет к тулупу и выуживает из кармана книжицу в красной обложке. – Это «Манифест Коммунистической партии».

      Харитон сидит, уставившись в окно.

      – Не слушай, не слушай старосту деревни. Молодой, самовольный, – с горечью говорит Архип. – В старину слушались… Феофан, тебе сколько годков?

      – Пятьдесят четыре… нет, пятьдесят три Бог дал, – отвечает Феофан.

      – Вот видишь, Харитон, пятьдесят три, а мне сей год шестьдесят стукнет. Здесь ничего не изменится. Говорят-де, американцы придут. А что американцам до нас? У них в Европе война закончилась, им тоже по домам охота – жениться, детей наделать. И здесь то же – народ должен жить, работать, ребятишек рожать… Кто тебе мешает? Живи, работай… В старину жили спокойно, царь нас не трогал… А нынче – быстрые машины, электричество, телефоны. Теперь надо жить так, как предписывает царь.

      – Твоя правда, Архип, твоя правда, – с одобрением поддакивает Феофан. – Я ему все время толкую…

      Харитон вздыхает, поднимает глаза и смотрит на старших. Он и сам не знает, откуда в нем это упрямство. Не нравились ему немцы, что из того, что кормили прилично. Не нравились эстонцы с белыми повязками на рукавах, расхаживающие