Город Антонеску. Книга 2. Яков Верховский

вся заставлена мебелью. Еле протискиваемся между диваном и деревянным столом, над которым висит оранжевый абажур. В углу под иконой горит лампадка.

      Душно, но тепло и не страшно.

      Но тут торговка начинает расспрашивать маму, кто мы и откуда приехали в такой мороз. Мама пытается улыбаться и рассказывает ей, что мы со станции Затишье, приехали в клинику доктора Филатова, лечить бабушкины глаза.

      «А докумэнт в вас у порядку?» — подозрительно спрашивает торговка.

      «Та шо вы, риднэнька, нэвжэ ж я вас пидвэду? – отвечает ей мама. – Мий пачпорт узялы до полиции выправыты рээстрацию. Як повэрнуть, я вам и покажу».

      «Добрэ. Залышайтэся покы».

      Мы остались. Пока…

      От Фанички: Смерть Цили

Одесса, 11 января 1941 г., воскресенье Квартира торговки варениками 89 дней и ночей под страхом смерти

      Утром торговка убежала на Привоз, а я выбралась из нашего временного убежища и пошла на Молдаванку, чтобы проведать Цилю.

      Это был жуткий день – день выхода евреев в гетто. Десятки тысяч со всех концов города шли на Слободку.

      Стоял небывалый мороз. Город был весь занесен снегом, и на этом белом снегу чернели тела убитых.

      С трудом добралась я до Молдаванки и, подходя к нашему дому, еще издали увидела сестру.

      Циля была на улице…

      Сидела на скамейке у ворот в своем новом зимнем пальто и была… была почему-то вся засыпана снегом.

      Я остановилась напротив дома, на другой стороне улицы, и, чтобы не упасть, ухватилась руками за дерево.

      Меня охватил ужас…

      Моя сестра была не похожа на себя.

      Лицо ее было опухшим и синим…

      Она… замерзала.

      А я стояла на другой стороне улицы и смотрела на нее.

      Смотрела на свою умирающую сестру и ничем не могла ей помочь.

      Страшно об этом говорить, но я… ушла.

      Ушла, не попрощавшись с сестрой.

      Меня ждал мой ребенок и моя старенькая мама.

      И я не знала, удастся ли мне добраться до них живой и найду ли я их живыми.

      Ведь им, как и мне, каждую минуту грозила смерть.

      А Циля?

      Мне рассказали соседи после войны, что это наш дворник Прокоша Юрченко выбросил Цилю на мороз и целые сутки она замерзала на скамейке у ворот. А потом он позвал жандарма, и они потащили ее, живую, в соседнюю развалку и пристрелили. Просто пристрелили…

      Эту ужасную трагедию я долго хранила в своей душе и так и не рассказала о ней своей маме. А сыну рассказала.

      Но только через много лет, когда он стал мужчиной и мог, я надеюсь, понять меня и… простить.

      «Воны жыды хрэщени!..»

      Тогда, в декабре 1941-го, составляя «списки оставшихся в живых», представители еврейского комитета обошли все дома на Софиевской улице, но в развалины дома № 17 лезть не решились, и просто, как видим мы на ксерокопии списка, записали: «Евреев нет».

      Вот так и случилось, что Ролли и ее родители, к счастью, в этот список не попали, и прямой опасности угона в гетто для них как будто бы не было. И все же, зная, что происходит в городе, они каждую минуту ждали прихода жандармов.

      Все