Дом соли и печали. Эрин Крейг

цвета и начала его внимательно рассматривать.

      – Я согласна.

      – Правда? – спросила я, бросив многозначительный взгляд на зеркало. Я забрала у нее из рук краску и случайно пролила немного на себя. Стекая по пальцам, она выглядела как кровь.

      Камилла поправила выбившийся локон:

      – Я никогда не умела укладывать волосы без зеркала.

      – Я могла бы помочь. А что, если Эулалия…

      Камилла закатила глаза:

      – Да не застрянет ее душа в зеркале. Она и при жизни мечтала уйти из этого дома, с чего бы ей оставаться здесь после смерти?

      Я отложила краску для губ и огляделась в поисках какой-нибудь салфетки.

      – Ты не в настроении? – Камилла протянула мне носовой платок.

      – Я сегодня плохо спала. Никак не могла выбросить из головы дурацкую фразу Лигейи.

      Она выбрала другой цвет и придала губам ягодный оттенок.

      – Я никогда не выйду замуж, если ничего не изменится, – произнесла она с виноватым видом.

      – Неправда, – возразила я. – Любой мужчина был бы счастлив иметь такую супругу, как ты. Ты умна и не менее прекрасна, чем Эулалия.

      Камилла усмехнулась:

      – Никто не сравнится с Эулалией. Но если я буду всю жизнь прятаться в этом мрачном доме, закутавшись в креп и бумазею, я никогда никого не найду.

      Я не хочу оскорбить память Эулалии или кого-либо из наших сестер, но, если мы будем соблюдать все этапы траура каждый раз, когда кто-то умирает, мы едва ли сами доживем до счастливых времен. Так что… я готова жить дальше. И твой осуждающий взгляд не изменит моего мнения.

      Я взяла в руки темную ткань, закрывавшую зеркало, и задумчиво погладила ее. Камилла не расстроила меня. Она заслуживала счастья. Мы все заслуживали. Все мечтали о чем-то прекрасном. Конечно, мои сестры желали бы выходить в свет, бывать при дворе, на концертах и балах. Всем им хотелось бы быть невестами, женами, матерями. Я не могла их осуждать. И все же я крепко держала в руках траурное покрывало.

      – Папа зовет нас вниз! – крикнула Розалия, прервав наш разговор.

      Тройняшки столпились в дверях, с любопытством заглядывая в комнату. В странном утреннем свете они казались причудливым клубком с множеством рук, ног и косичек. На мгновение они показались мне одним целым, а не тремя отдельными девочками. Ленор вырвалась из клубка, и мое странное видение исчезло.

      – Завяжи, пожалуйста, – протянула она мне черную ленту. – У Розалии получается слишком туго.

      Ленор села перед Камиллой, убрав с длинной бледной шеи тяжелую косу. Тройняшки носили свои ленты как украшения – вокруг шеи. Когда мы были маленькими, Октавия обожала рассказывать нам страшные истории перед сном. Она выдумывала сказки про прекрасных дам, иссыхающих от тоски по своим возлюбленным, призраков и гоблинов, демонов и вестников – и дураков, заключавших сделки с теми и другими. А потом, когда мы тряслись от ужаса под одеялами, они с Эулалией пробирались в наши комнаты и срывали с нас покрывала.

      Одна из любимых историй Октавии была про девочку,