Кудряшка. Кира Грозная

Громова! О чём вы думаете? Малыш опять испачкался, а ему пора на физиотерапию!

      – Да-а, таким только позволь рожать, – хмыкала стервозная медсестра.

      Ну что на это скажешь? Я постоянно ходила с красными глазами.

      Однажды днём прогуливалась вдоль бетонного забора. Маленький Лёшка спал. Я чувствовала себя пленницей. Хотелось поскорее выписаться, забрать малыша домой, к приготовленной уютной кроватке и детскому приданому… но именно в этот день нам продлили курс лечения. В голове, как всегда, крутились стихотворные строчки. На этот раз сочинялся стишок про то, что я решила не писать больше стишков, потому что время, отведённое мне для собственной жизни, закончилось:

      Погребены стихи среди старья,

      Лежат бумажной неопрятной грудой.

      Я их забуду, ворошить не буду

      Весна, и в жизнь вступают сыновья…

      Почему «сыновья», почему во множественном числе – сама не знаю. Просто на рифму легло. А оказалось пророчеством!

      Тут у моих ног упал пакет. Он лопнул, и по асфальту рассыпались яблоки, бананы, мандарины. А над забором выросла чья-то голова и снова исчезла. Пока я соображала, что это за странный грабитель, почему он лезет в детскую больницу (и зачем через забор!) и чем ему, собственно, тут поживиться – появились рука и нога. Человек забросил своё тело на забор, сел на него верхом – и оказался Гришкой!

      – Гришка, – крикнула я, – калитка же рядом!

      Гришка обернулся и осветился радостью.

      – Привет, – сказал он, спрыгивая рядом со мной.

      Мы крепко обнялись.

      – Какими судьбами?

      – Да, понимаешь, девчонка одна здесь каникулы себе устроила. Не подскажешь, где её найти?

      – В психиатрическом отделении, – пошутила я (и опять пророчески)…

      Мы ползали по земле, собирая фрукты. Потом Гришка торжественно вручил мне грязный пакет, завязав порванное днище узлом.

      – Благодарю вас, – произнесла я.

      Мы ушли в самый дальний больничный закуток, туда, где пахло кухней и громоздились хозяйственные тележки. Гришка закурил, я вытерла рукавом яблоко и принялась грызть.

      – А тебе старшего лейтенанта дали, – сообщил новость Гришка. – Жаль, что не отметить…

      – Отметим! После выписки.

      – Вик, тебе Лёшка мои приветы передавал?

      – А как же.

      – А ты молодчина, – Гришка вдруг посерьёзнел. – Лёшка говорит, за шесть часов с родами управилась?

      – За пять, – похвасталась я.

      – Везёт же! Нинку двое суток черти в белых халатах мучили, – вздохнул Гришка. И вдруг засуетился: – Ну, держись тут. Забирай мальца домой. И готовьтесь к моему юбилею! Через пять месяцев всех вас соберу. Сорок лет – это веха…

      – Конечно, мы с Лёшкой придём, – заверила я. – Тебе пора?

      – Да, а то отряд заметит потерю бойца. Этот Палыч злее нашего Петровича будет. Пока что мне только в морге прогулы ставят… а на работе – ни-ни.

      После Тришкиного ухода стало совсем тоскливо.

      Наконец, после месяца в больнице,