Дорога войны. Валерий Большаков

вылупился Гай.

      – Что слышал, – лениво проговорил Сергий и направился в харчевню. – Пошли, Гефестай, подкрепимся.

      На пороге харчевни Лобанова догнал Луций Эльвий и сказал просительно:

      – Не обижайся на сопляка! Гай молод и глуп, мнит себя большим человеком и настоящим мужчиной, но в теле этого льва проживает трусливый суслик. Вот отец его – тот да, тот величина известная! – Он добавил доверительно: – Сенатор послал меня в Дакию, уладить кой-какие семейные дела, и навязал на мою голову Гая. Да еще дал любимому сыночку полномочия легата. Нашел кому.

      – Да я не обижаюсь, – улыбнулся Сергий.

      Из-за спины Луция вышел Эдик и поинтересовался:

      – А это, случайно, не ты в Большом Цирке бился? Димахером?

      – Запомнили? – весело ухмыльнулся гладиатор. – Я вас тоже узнал!

      – Тогда и ты на нас не держи обид, – сказал Лобанов, – особенно на Эдикуса. Он у нас язва известная.

      – Да чего там! – отмахнулся ликтор. – Я уже привык. Как попал в ауктораты, так всё – считай, на самое дно угодил. И чего я только не наслушался, Юпитер Всеблагой.

      – Мы тоже из гладиаторов вышли, – сказал Чанба великодушно, будто его самого просили не держать обид, – понимаем, что почем.

      – Плавали – знаем! – подтвердил Гефестай.

      – Да?! – радостно удивился Луций. – Надо же!

      – Хозяин! – взревел сын Ярная. – Мяса! Хлеба! Вина!

      – Сейчас! – засуетился управитель. – Мигом!

      – Присоединяйся, Луций! – сделал широкий жест Эдик. Примерившись на глазок, Чанба обнаружил, что гладиатор-аукторат одного с ним роста, – и мигом проникся к Луцию симпатией.

      Преторианцы расселись за длинным столом, с ними сел и Змей. У другой стены расположились ликторы во главе с Гаем Антонием. Легат имел надутый вид.

      Роксолан, сложив гигантский бутерброд из ломтя хлеба и пласта ветчины, откусил изрядно и проговорил с набитым ртом:

      – А Гай, он что, в самом деле легат?

      – Да какое там! – пренебрежительно отмахнулся Луций. – Папаша постарался, оформил сыночку «вольное посольство». Короче говоря, Гай будет пить-гулять и за молоденькими дакийками волочиться, а я буду бегать по делам! А что делать? Сенатор – мой патрон, как он скажет, так и будет. Куда я без него? Если не приду к папаше Гая с утра, не поклонюсь – останусь без завтрака! А потом весь день на ногах – сенатора-то октофоры[35] несут, а ты перед носилками бегай, толпу расталкивай. Бежишь и гадаешь: угодил ли патрону? Сунет ли он тебе медь или, там, бронзу? Даст ли похлебки с лепешкой?

      – Да, – хмыкнул Сергий, – тебе не позавидуешь. Змей уныло покивал головой.

      – А на арене что? – спросил Гефестай участливо. – Мало платят?

      – Когда как. Бывает, что денарии перепадают, и даже ауреусы. В том году я дважды бился в Септе, так за каждое выступление по пятнадцати тысяч сестерциев слупил. А толку? За квартиру отдай, долги покрой, оружейнику заплати, ланисте сунь, чтобы хороший жребий выпал… И всё! Хорошо еще, если на баню

35

Октофоры – носильщики, числом восемь, таскавшие носилки.