Ангел Спартака. Андрей Валентинов

на старые серые камни. Могилы за воротами – долгий ряд, на целую милю или даже больше.

      – Сюда!

      Куда именно, стараюсь не глядеть. Невысокие колонны по углам, тяжелая дверь входа, тяжелый запах сырости. Внезапно захотелось взять Его за руку…

      – Папия Муцила!

      Наклонился, подождал немного. Почему-то показалось, что Он улыбается…

      – Тебя никто не заставляет, обезьянка! Убегай, вернись, тут недалеко, запри дверь, завернись в одеяло.

      – Я… Я сейчас умру?

      Не ответил, не кивнул даже. На раскрытой протянутой вперед ладони тусклым розовым огнем засветился знакомый шар. Сперва еле заметно, затем все ярче, ярче…

      «Никто не оставляет горящий светильник под спудом, да? А этот ставят, Моя обезьянка! Те, кому он светит, тоже заперты. К счастью для вас!»

      Розовый свет внезапно густеет, поднимается, зависает над Его ладонью.

      «Если свет, который в тебе – тьма, то какова же тьма?»

Антифон

      Все это вспомнилось совсем недавно – полностью, шаг за шагом. Много лет я думала, что просто видела сон, странный сон, из тех, что может навестить нежданно в безлунную ночь, когда не слышны даже шаги Гекаты. Поэтому я не удивлялась – ни во сне, ни после. После – потому что забылось многое, почти все, а во сне… Во сне редко удивляются. Даже в таком. А еще иногда думалось, что мне показали не сон – чью-то чужую жизнь. Правда, с каждым разом эта жизнь все больше становилась моей, охватывала, словно странный сон не хотел уходить.

      Не помнила – и не забывала. И так бывает. Мистика-рустика!

* * *

      – Я не знаю, как это надевать, Учитель!

      Не удивляюсь. Не удивляюсь – но и понять не могу. Тога – не тога, палла – не палла.

      На Учителе плащ, но совсем другой – светлый, почему-то с рукавами. На голове – шляпа, странная, ни разу подобной не видела. Поля узкие, высокая тулья… На мне же – ничего. Совсем, даже туники.

      Что вокруг – непонятно. Туда я даже не смотрю. Пока.

      – А сама не разберешься?

      Странное дело, кажется, теперь Он не спешит. То есть спешит, но не так. Вроде как к месту мы добрались.

      …Но ведь я не умерла! Так не умирают: стою голая, в пупырышках (х-холодно!), под ногами странный гладкий камень, в руках – тога-туника-палла и еще всякое, все вместе. Большой узел, где что – не поймешь.

      – Ой!

      Даже на заметила вначале, откуда дым. Из палочки дым! А палочка – у Него в руках. Поднес к губам, глотнул этого дыму.

      Улыбнулся.

      – Сначала то, что прозрачное. Это как нижняя туника. Потом – другая туника, только надевать ее надо иначе.

      Да, не спешит. Улыбается, на обезьянку неловкую глядя.

      …Значит, не умерла? А как же гробница, как же свет у Него на ладони? А потом, когда все вокруг потемнело…

      С обувью (не сандалии, не калиги даже) пришлось повозиться. Но это еще что, а вот когда решилась сделать первый шаг!..

      – Привыкнешь, обезьянка! Здесь быстро привыкают, место такое. Вавилонское заклятие не действует, так что все поймешь, во всем разберешься. Ну пошли?

      А я уже почти привыкла. То, что на ногах – «туфли», на плечах, поверх второй туники