Чувствуй себя как дома. Мария Британ

Опять считай!

      – Подожди. – Я хватаю ее за локоть. – Если твои предки такие же, как мы… Почему они не принимают таблетки от нашей болезни?

      Тора хлопает меня по лбу.

      – Дурачок! Это не болезнь. Это дар. Мы с родителями почти не обсуждаем его. Он есть – и точка. Мама и папа не пытаются меня от него уберечь. Только просят говорить о любых странных случаях в поселке и шушукаются, шушукаются…

      – Мои тоже.

      – Ладно, считай! – командует Тора.

      Я вновь отворачиваюсь.

      – Р-р-раз.

      Вечер пролетает за секунду. Я запоминаю все: Хлопушку, вкус яблочного пирога, шершавые стены Ласточки. А когда возвращаюсь домой, сразу падаю в кровать. Даже крошки от пирога с ног не смываю – утром будет подтверждение, что Тора настоящая. Что я не одинок. Что я дружу с Хлопушкой, и она – о боги! – не называет меня Кирпичом.

* * *

      Нам десять.

      Нам одиннадцать.

      Осенью Тора исчезает на целых два месяца. Ее брат Димка, который живет в городе, болен. Я никогда его не видел и впервые услышал о нем, когда Хлопушка прощалась со мной у машины, теребила мою руку. Я ничего не спрашивал, боялся ее расстроить. А она думала, что мне хватит его имени и дурацкого «родился-учился-работает». Ладно уж, если начистоту, так и есть.

      Тора пообещала, что вернется как можно скорее, но на ее глазах блестели слезы. И я понял – не дурак – что «как можно скорее» вряд ли наступит. На прощание Тора поцеловала меня в щеку, и я до ночи не мог избавиться от ощущения, что она по-прежнему прижимается ко мне губами. Кожа горела. Пашка бы меня засмеял.

      И вот я краду у предков черный фломастер, чтобы зачеркивать дни на календаре. Матушка обнаруживает пропажу и ругается, что я беру вещи без спросу. Я извиняюсь, помогаю ей полить огород, а она покупает мне новый фломастер – целехонький, с колпачком и почти не израсходованный!

      Каждый день в восемь утра я рисую крестик на календаре. Это мой ритуал.

      Зачеркиваю. Ем омлет.

      Зачеркиваю. Чищу зубы.

      Зачеркиваю. Натягиваю дырявые носки.

      Зачеркиваю, зачеркиваю, зачеркиваю…

      Фломастер высыхает, а Торы нет.

      Я прошу у предков новый. Они обещают, что купят, и я временно использую вместо него угольки из-под костра – батя часто жарит шашлыки.

      Я навещаю Ворона. Мы скучаем по Торе вместе. Мы ждем ее, чтобы снова считать до ста и кричать «кто не спрятался». Я постоянно хожу мимо Ласточки и все чаще замечаю, как в саду опадают листья.

      Искать меня – любимое занятие Пашки. Где бы я ни находился, отовсюду звучит его противный голос: «Кирпич!».

      И если я успеваю добраться до Ворона или Воробья – отлично. Нет – Пашка вытряхивает на мой котелок гору мусора. Это его ритуал.

      Я зачеркиваю последний, тридцатый день месяца и плетусь к Ласточке.

      Пусто, черт бы ее побрал.

      Теперь я не снимаю наушники, когда сплю. Круглосуточное немое кино.

      Месяц превращается в два.

      Я вешаю календарь над кроватью – так удобнее.

      Зачеркиваю. Ем омлет. Иду к Ласточке.

      Зачеркиваю. Чищу зубы. Иду к Ласточке.

      Зачеркиваю. Натягиваю