Механист. Вадим Вознесенский

узором на своих ногтях.

      Узник безмолвно посмаковал свое имя. Не то чтобы стало забываться, как его назвали отец с матерью, но отождествлять себя с определенным набором звуков в беседах с самим собой он считал нехорошими предпосылками, а редкие внешние обращения начинались обычно с «эй, ты». Еще реже делались попытки назвать его тем же Старьевщиком, чернокнижником или механистом. Все-таки слышать собственное имя – большое дело. Настроение поднялось еще на пару пунктов.

      Вспомнилось, что и к Хозяину по большому счету особых претензий нет. Хотя нормальные люди гоблинами не становятся, но он далеко не самый худший и дураком его назвать нельзя. Он винтик, винтику положено вертеться. Оттого все пальцы в гайках. Золотых. Опять же – счетчиком пользуется, не брезгует.

      Однако играть с Хозяином в молчанку не рекомендовалось.

      – Он первый начал, – просипел узник Вик, вспоминая, вместе с именем, звук собственного голоса.

      – Да уж… недосмотр – вас в одну камеру. Кого-то накажем, – голос Самого был полон безразличия.

      Вик подыграл, пожав, насколько это позволяли колодки, плечами. Недосмотр так недосмотр – хорошо все, что кончается не очень плохо. И вздохнул – многозначительно.

      – Слухи пойдут, – напоследок посетовал Хозяин. – Как бы с Мамоной проблем не было…

      И ушел, оставив узника в легком недоумении.

      Чего хотел? «Слухи пойдут». Легко – если пустить.

      Почти сразу после этого принесли еду. Целую миску похлебки. Все страньше и страньше, если цитировать одну старую-старую сказку. Еду Вик жрал, словно собака, на коленях, балансируя колодой, то и дело утыкаясь лицом в обжигающее варево. Было вкусно. Он давно уже отучился задумываться, какие ингредиенты использовались при приготовлении местных блюд. Впрочем, больше такой пир не повторялся – до конца срока вернулась сухарная диета.

      Само собой разумеется – освобождения узник ждал с определенного рода нетерпением, а после того как наивно считавший себя кузнецом гоблин сбил заклепки – ощутил себя победителем. Упоение одержавшего верх в поединке… не рано ли?

      Бараки, вернее, обустроенные рядами нар пещеры встретили Вика с позабытой настороженностью. Отношение к нему сокамерников за прошедший год менялось несколько раз, и всегда – только в худшую сторону. Настороженность – это третья стадия после страха и ненависти. Последнее – нечто вроде брезгливого неприятия. В среде рабов бытовала непререкаемая уверенность, что шатание по древним руинам могло сделать Старьевщика носителем какого-нибудь доисторического и невыносимо отвратительного заболевания. А его относительно здоровый, по каторжным меркам, вид отнюдь не доказывал обратного. В любом случае – обычный приглушенный гомон, смолкший при появлении сопровождавших Вика гоблинов, после их убытия не возобновился. Узник оказался в центре не сильно скрываемого внимания. Не впервой – он завалился на отведенный лежак и, не реагируя на витающую в бараке напряженность,