Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение. Екатерина Гринева

нет.

      – Ты права. Звони!

      – Можно хотя бы картошку поесть?

      – Потом будет поздно. И так уже половина одиннадцатого.

      – Давай отложим звонок на завтра.

      – Звони!

      Анна Ермолаева к телефону не подходила и упорно игнорировала мои звонки.

      – Нет дома человека, – и я потрясла трубкой.

      – Куда-то уехали, – не сдавалась Динка. – Прячутся ото всех и трахаются до потери пульса.

      И тут Динка заплакала. Она плакала по-детски неумело, размазывая слезы по щекам, всхлипывая и тоненько подвывая.

      – Тише! Детей разбудишь.

      – А мне уже все равно… – всхлипывала Динка.

      – Ладно. Я поеду к Анне и разберусь с ней. Если она, конечно, дома.

      – Я с тобой, – откликнулась подруга.

      – Мне кажется, это уже лишнее. Дети проснутся, а тебя – нет.

      – Мы быстро приедем обратно. А спят они крепко, их из пушки не разбудишь.

      – Тогда одевайся быстро, и поехали.

      На улице было холодно. Мой старый полушубок из рыжей лисы уже не грел, и я потерла щеки руками. Динка шла рядом, опустив голову, как будто бы считая про себя шаги. Небо было черно-беззвездным. То там, то здесь в окнах вспыхивал свет от елочных гирлянд, а я подумала, что все люди сидят и празднуют второй день января, а мы плетемся непонятно куда и непонятно зачем. Но сказать так, значит, смертельно обидеть Динку.

      В машине я включила печку и посмотрела на Динку. Она сидела, полностью погруженная в свои мысли, и никак не реагировала на окружающую обстановку.

      Я не выдержала.

      – Дин! – дотронулась я до ее руки.

      – А? – Динка вскинула голову, и такая боль была в ее взгляде, что я резко рванула рычаг передач на себя. Кто бы ни была эта Анна Ермолаева, я ей переломаю руки и ноги, если она и вправду вздумала увести Мишку из семьи.

      Мы стояли и безуспешно жали на кнопку домофона: никто не открывал.

      – Дохлый номер. В дом мы не попадем. Днем у нас был бы шанс дождаться, когда кто-нибудь будет входить. Сейчас это бесполезно. Если только кто-то будет возвращаться домой из гостей или… – я не закончила, Динка решительно нажала на кнопку домофона.

      – Ты куда звонишь? – обалдела я.

      – Наугад, – сказала она. – Кто-нибудь да откроет.

      С четвертой попытки нам открыли после отборной порции мата.

      – Видишь, получилось, – и Динка криво улыбнулась.

      – Ты уверена, что хочешь поговорить с Ермолаевой?

      – Уверена. Все равно у меня нет другого выхода. Умирать от неизвестности я больше не могу.

      Едва мы открыли дверь подъезда, как в нос ударил запах мочи.

      – Какой-нибудь бомж здесь помочился, – зажав нос, сказала я.

      Мы дождались лифта и поехали на восьмой этаж. Динка старалась не смотреть на меня. Я прикидывала: как начать разговор и что мы скажем, если Мишка все-таки там, во что мне слабо верилось.

      В холле было темно, хоть глаза выколи.

      – Какая у нее квартира?

      – Пятьдесят первая.

      – Попробуй