Сердцеед, или Тысяча и одно наслаждение. Екатерина Гринева

когда машину вела, думала, что усну за рулем.

      – Я тебе раскладушку в детской поставлю.

      Динка ушла за раскладушкой, а я прошла в детскую и села на стул, подняв с пола плюшевого бегемота. Сеня разбрасывал игрушки где ни попадя, за что ему крепко влетало от Динки.

      – Вот раскладушка. Вот белье. Постелить или сама справишься?

      – Справлюсь. Ложись и ты. Не вздумай сидеть на кухне, курить или пить валерьянку. Этим ты делу не поможешь. Тебе нужно быть в тонусе ради детей.

      – Я знаю. – Динка стояла бледная, скрестив руки на груди. – Как вспомню, что мы видели…

      – Ладно, – оборвала я ее. – Давай спать.

      – Ты думаешь, я смогу…

      – Спокойной ночи!

      Я ворочалась и не могла уснуть: распухшее лицо Ермолаевой вставало перед глазами как наяву. Я перекатывалась на другой бок и пыталась все выкинуть из головы. Но не получалось, и уснула я уже, когда слабо начинало рассветать. При этом мне снилась Ермолаева, висевшая на кухне. Только не мертвая, а живая – она высовывала язык и страшно хохотала. Потом на кухню пришел Мишка, сказал мне «привет» и стал рассказывать какую-то непонятную историю. Ермолаева спрыгнула на пол и села рядом с нами. Она слушала Мишку, не перебивая, лицо у нее было красным, распухшим. Внезапно она повернулась ко мне и протянула руку… Рука была мягкая, как вата…

      Я вскрикнула и проснулась.

      Надо мной стоял Сеня и водил по лицу вчерашним бегемотом.

      – Пливет. Вставай. Мама уже завтлак плиготовила. Оладьи с валеньем.

      – А ты почему не ешь?

      – Я уже съел. Но с вами еще поем. За капанию, – прибавил он, подумав.

      – Компанию, – поправила я. – И когда ты букву «р» научишься говорить?

      – Я хожу к логопеду, занимаюсь, – рассудительно сказал он. – А такие дела сколо не делаются. Так мама говолит.

      – Правильно твоя мама говорит, – я щелкнула его по носу. – А почему у бегемота нос в варенье?

      – Так он тоже оладьи ел.

      – Понятно. Иди на кухню, я сейчас приду.

      Топот маленьких ног по паркету, и я снова одна. Быстро одевшись, я пригладила волосы и направилась в кухню. Все семейство было в сборе. Динка сидела бледная, с синяками под глазами, губы сжаты в ниточку. Увидев меня, она качнула головой, что означало «Мишка не объявлялся и не звонил». Я решила немного разрядить обстановку.

      – Ну что, братцы-кролики. Едим оладьи наперегонки. Кто больше съест?

      – Ула! – Сенька хлопнул ложкой по столу. – Мам! Дай сметану.

      – Ты уже восемь оладий слопал. Мне не жалко, но вдруг живот заболит. Ты недавно котлет переел, так лежал на диване и охал.

      – Не заболит.

      – С брата бы пример брал, – Динка выложила горку оладий на тарелку. – А то ничего не ешь. Худой как щепка.

      Все сказанное относилось к Дане, который сидел и ковырял вилкой в тарелке.

      – Ты будешь есть или нет? – прикрикнула на него Динка.

      Данька вскинул на мать черные глаза, но промолчал. Он был полной противоположностью младшему брату: молчун, слова не вытянешь.

      – Дань.