Свет дьявола. Виктор Ерофеев

гора, на которой мы с вами сидим. Ведь что мы сжигаем у храма? Свою гордыню.

      – Да вы – даосский фундаменталист! – воскликнул я с недоверчивым смехом. – Из-за таких теорий мир превратился в ад.

      – Я не буду это переводить, – сказала Вероника. – Это невежливо, хотя я с тобой согласна.

      – Вы пишите книги, – сказал настоятель. – Если вы вкладываете в них свое сердце, они тоже важнее вас.

      – Это верно, – согласился я.

      – Мы все непоследовательны. Бредем, как ежики в тумане.

      – Так и сказал? – переспросил я Веронику.

      – Я всегда пользуюсь вольным переводом.

      – Про Мао тоже был вольный перевод?

      – С китайского невозможно переводить дословно. Иногда приходится переводить прямо наоборот.

      – Значит, то, что он сказал, он вообще не говорил? – спросил я, допивая чай.

      – В каком-то смысле да.

      – Мы здесь теряем время.

      – Говорят, в Москве всегда холодно, – задумчиво сказал настоятель. – У вас там не мерзнут ноги?

      – Но ведь ноги отдельного человека не имеют особого значения.

      Настоятель неожиданно расхохотался.

      – Я верю, что вы – писатель. Но вам надо сделать еще несколько шагов, чтобы быть наверху горы.

      – Думаете, получится?

      – Хрен его знает.

      Мы церемонно распрощались.

      По дороге вниз мы с Вероникой зашли в забегаловку съесть пельменей.

      – За хрен особое спасибо, – поморщился я от вони из открытой двери кухни.

      – Если у тебя мерзнут ноги, мы можем успеть до ужина сходить в сауну… Это всегда так, – сказала Вероника, когда мы в белых халатах шли по коридору в сауну. – Чем больше человек верит в Бога, тем больше глупостей он говорит. По-моему, настоятель – полный мудак.

      Я промолчал.

      – Ты был не лучше.

      Она скинула халат и вошла в сауну. Я курил и видел через стеклянную дверь, как розовеет ее тело с полными бедрами. Она легла на деревянную скамью и, подняв ноги, уперлась пятками в стену. Я увидел ее лобок со стародавним веером волос и не спеша затушил сигарету.

      – Не обиделся? – Вероника поджала ноги, пропуская меня. – Ты до сих пор надеешься, что тебе откроется истина.

      – Атеистка.

      – Если бы восточная мудрость знала истину, в Китае не было бы «культурной революции». Моя семья тоже пострадала. Мой папа был профессором.

      – Зверства могут быть частью истины.

      – На фига мне такая истина? Бог запретил людям знать истину, – тыкала она мне в лицо своей китайской ладошкой, – забил все щели, чтобы мы не подсматривали.

      – На фига мне такая клаустрофобия?

      – Плесни воды на камни! – неожиданным материнским тоном приказала она.

      Она превратилась и в мать, и в девочку. Она то вставала, то садилась, то ложилась, то наклонялась, то распрямлялась – ее тело юлой вращалось в тесной клетке. Она не успокоилась до тех пор, пока не присела на корточки и не стала меня сосать. Мы едва не опоздали на ужин.

      Я помчался