Дотянуться до престола. Алекс Кейн

он? Он?

      – Он самый, матушка. Признаешь?

      Глаза ее закатились, она издала тихий стон и стала оседать. И упала бы, не поддержи ее Воротынский.

      – О господи, – испугался Шереметев, – напасть-то какая. Агафья, Варвара, воды скорее!

      Вбежали, засуетились слуги, брызгая в лицо боярыни. Она слабо охнула, открыла глаза, взглянула на Пьера и тихо заплакала:

      – Алешенька… Он же должон тута быть… Где мой Алешенька?

      – Здесь! – раздался властный голос, и все дружно обернулись.

      В дверях стоял Дмитрий Пожарский, державший малыша, за его спиной маячил князь Трубецкой.

      – Алешенька! Сынок! – воскликнула женщина, протягивая к нему руки.

      – Э, нет, матушка, – отстранился Пожарский. – Спервоначалу обскажи, как всамдель было.

      Мария испуганно перевела взгляд с него на мужа, закусила губу и разрыдалась.

      – О чем ты, князь? – сурово нахмурился Иван Михайлович. – Аль винишь в чем Воротынских? Так сказывай то в глаза мне, а не боярыне!

      – Погодь, Иван Михалыч, не серчай. Позволь Марье Петровне ответствовать, и сам все сведаешь.

      Маленький Алеша вдруг протянул ручонки:

      – Маменька!

      Этого Мария вынести не смогла. Закрыв голову руками, она снова упала на колени и завыла:

      – Ой, да вы казните, да не до смерти. То братец, Иван, сговорил меня малышей поменять, сказывал, наш Алешенька царем станет. Уж я как супротив умышления такого была, да он обещался скрасть сына, коли добром не соглашусь.

      Бородатое лицо Воротынского пошло багровыми пятнами.

      – Он как лучше хотел, – всхлипнула Мария. – Чтоб на Руси державствовал человек честный да праведный, такой, как Иван Михалыч.

      – Себе он лучше хотел! – в бешенстве крикнул Воротынский. – А ты в том ему попускала! Дура, ай, дура! Вот уж истинно сказывают, куды бес не пролезет, туды бабу пошлет! Но ужо задам я этому ярыжке, будет помнить, как чинить нам досады!

      А Пьер сидел истуканом, слушая признания боярыни, мысли его лихорадочно метались:

      «Дьявол разбери этих фантазеров из корпорации! Это ж надо такое удумать! А я-то, я-то хорош! Расслабился, решил, что самый умный и всех вокруг пальца обведу, дурак!»

      Воротынский повелительно махнул рукой:

      – Отдай, князь, Алешку боярыне, пущай едут с миром. А я стану через нее ответствовать, с бабы-то что за спрос.

      Прижав сына к груди, Мария бросилась в сени.

      «Два претендента долой!» – с ликованием подумал Шереметев, а вслух, притворно вздохнув, сказал:

      – Эва, какие дела-то. Ведь и тебя, Иван Михалыч, и боярина Куракина Буйносов-то враз опорочил.

      Воротынский промолчал, лишь желваки заходили на заросших бородой скулах.

      – Надобно и нам уходить, а то вон, глядите, мальца мово вусмерть испужали. Ступай, Иван Михалыч, в крестовую палату, в спокойствии все обсудим.

      Но Воротынский упрямо повел бычьей шеей.

      – Нечем мне перед вами и Русью оправдаться, опозорил