Триумф графа Соколова. Валентин Лавров

я свободу

      И голубые небеса.

      И посох мой благословляю,

      И эту бедную суму,

      И степь от края и до края,

      И солнца свет, и ночи тьму…

      Когда стих последний аккорд, зал, очарованный этой красотой, еще долго сидел молча. Все были поражены до столбняка могучей божественной силой, воплощенной в этом человеке.

      Потом бурно грянули овации.

      И никто не кричал «бис» – в ресторане просить пения великого артиста было бы неприличным: он пришел сюда для отдыха.

      За столом вновь закипел разговор. Бунин спросил Джунковского:

      – Владимир Федорович, правду пишут газеты, что войны с Германией не миновать?

      Тот неопределенно отвечал:

      – Трудно говорить с определенностью, однако…

      Его перебил Шаляпин, который страстно начал доказывать, что войны не будет.

      Соколов обратился к Гарнич-Гарницкому:

      – Отчего, сударь, вы нынче столь печальны?

      Подметное письмо

      Тот после некоторой паузы, задумчиво почесав переносицу, медленно произнес:

      – Со мной произошла странная и нехорошая история. Я еще никого в нее не посвящал, вы, Аполлинарий Николаевич, первый. И я очень жду вашей помощи. Но теперь вижу, что ресторан не очень подходящее место для нашей беседы. Позвольте к вам завтра пораньше заглянуть?

      – Конечно, Федор Федорович, приходите к девяти. Я буду в первом люксе ждать вас.

      – Вот, на всякий случай возьмите это письмо. – И он протянул обычный, сиреневого цвета почтовый конверт.

      Соколов удивился: кончики пальцев у этого всегда мужественного человека слегка дрожали.

      Гарнич-Гарницкий продолжал:

      – Лучше, если оно у вас будет. Сегодня моему камердинеру вручил письмо какой-то мужчина, приметы которого камердинер сообщить не умеет. Дома прочтите, оно напрямую связано с тем, что меня тревожит. Мои враги пошли на хитрость. Чтобы скомпрометировать меня, пишут как бы от лица неведомой мне возлюбленной. Теперь я не уверен ни в одном своем дне. Иду словно над пропастью.

      На конверте изящным, немного округлым и каллиграфическим почерком было выведено черными чернилами: «Его высокоблагородию, действительному статскому советнику Ф.Ф. Гарнич-Гарницкому – лично».

      Сыщик убрал письмо, произнес:

      – Дома прочту, писала явно женская рука.

      Раздался рокочущий голос Шаляпина:

      – Эй, друзья! Почему не пьем? Не дело! Человек, беги на кухню, спроси: готов «Граф Соколов»? А то сейчас съедим своего, натурального. Ха-ха!

* * *

      Разъехались незадолго перед закрытием ресторана, в половине третьего.

      Следующий день стал у графа весьма хлопотливым.

      Шантаж

      В «Астории» Соколов принял душ (это он делал два раза в день – после сна и перед сном). Уже вытянулся на широчайшей, но недостаточно длинной постели по диагонали, как вдруг спохватился:

      – Ах, письмо!

      Он