Дом последней надежды. Карина Демина

госпожа… исиго сказал, вы должны больше пить… он заговорил травы… он сказал, что если вы увидите рассвет, то будете жить…

      И взял небось три золотых лепестка, не меньше. Но, верно, мне было совсем уж дурно, если я решилась послать за исиго.

      Будет обидно, если его травы не помогут.

      – …Шину велела послать за ним… простите, госпожа, но она так за вас волновалась… все за вас волновались…

      Госпожа.

      Это хорошо, это значит, что каким бы мир ни был, я в нем не на самом низу. И золото… я смогла оплатить врача, следовательно, какие-никакие запасы имелись.

      – С-свет… – просипела я с трудом, едва не подавившись горечью лекарства. И девочка поняла меня верно. Она споро соорудила гору из подушек, на которую я оперлась, и дважды хлопнула в ладоши.

      – Г-госпожа, простите, но исиго сказал, что вам нужно…

      Шар светился тускло.

      Обыкновенный такой шар, размером с небольшую дыню. Стеклянный. И поставленный на кованую треногу-дракона. Внутри шара плясали пылинки, дракон изгибался под этакой тяжестью, а я… я пыталась понять, как оно светится.

      Заряжали в месяц Журавля, и обошлось это удовольствие в целых пять лепестков, можно подумать, у меня под домом клад зарыт. Все норовят обидеть бедную женщину, и исиго-тоши, толстый, с лоснящимся лицом и тонкой мышиною косицей, долго вздыхал и презрительно кривился, пересчитывая серебряную мелочь.

      Потом ворковал над ящиком с шарами и клялся, что напитал кристаллы силой до краев, тогда как ныне очевидно, что сжульничал… и ведь не пожалуешься…

      Это еще почему?

      Я поморщилась.

      Жаловаться надо уметь, а подобный обман спускать – это расписываться в собственном бессилии.

      – Это жевать. – В рот мне впихнули махонький липкий шарик. – Госпожа, умоляю…

      Шарик был горький.

      И клейкий.

      И я с немалым трудом удержалась, чтобы не выплюнуть его. Вот же… небось на неочищенной смоле катали, а дамам Верхнего города розовую пудру добавляют для сладости, и еще…

      Шарик растекся, обволакивая рот. О нет, а мне казалось, что нет ничего хуже топленого барсучьего жира, которым меня в детстве потчевали. Оказалось, что есть.

      Я поспешно хлебанула горького отвару и дышать стало немного легче.

      – Исиго придет вечером, – затараторила девочка, усаживаясь на ноги.

      Она была смуглой и очень худой. Узенькое личико с плоскими скулами и раскосыми глазами какого-то слишком уж яркого зеленого цвета. Да и переносица… у людей не бывает настолько широкой переносицы. А еще коготков, которые она поспешно втянула, стоило заметить мой взгляд.

      – Простите, госпожа. – Она наклонилась, утыкаясь лбом в циновки. – Я слишком много говорю.

      Ничего.

      Это даже хорошо… глядишь, я и пойму, кто я и где оказалась.

      В доме Тай-ши, который мне, последней из рода Танцующей цапли, остался весьма сомнительным наследством. Единственным наследством, что не сумел разорить никчемный мой супруг, пусть демоны-лао терзают душу его во веки вечные.

      Ничего не понятно.

      Я закрыла глаза