Москва слезам не верит. Даниил Мордовцев

жечь-поджигать, Онисья Ивановна, – отвечал Лазорев, и энергичное лицо осветилось светом ласковых глаз.

      Оня упала перед отцом на колени и сложила, точно на молитву, руки.

      – Батя! батюшка! – молила она. – Смири свое сердце! Пощади родной город, пощади нас, твоих кровных!.. Пропадет наш милый Хлынов!.. И дедушка Елизарушка говорит то же… ох, Господи!

      …Так говорила хлыновская Кассандра[13], предвидя гибель родного города. А это предвидение внушил ей хлыновский Лаокоон[14], старец Елизарушка-скитник. Да вот он поднялся на городскую стену и сам…

      – Опомнитесь, воеводы, – убежденно, страстно говорил старец. – Истинным Богом умоляю вас, – опомнитесь! От Москвы вам не отбиться… Говорю вам: аще сии вой не испепелят в прах град ваш, вон сколько они заготовили на погибель вашу смолы горючей и бересты, то вдругорядь придут под ваш град не одни москвичи, а купно со тверичи, вологжаны, устюжаны, двиняны, каргопольцы, белозерцы, а то белозерцы придут и вожане… Все они давно на вас зло мыслят за ваши над ними обиды… Придут на вас и новугородцы за то, что ваши ополчения дали помочь князю московскому, когда он доставал Новагорода, добивал извечную вольность новугородскую… Ныне в ночи бысть мне видение таково: в тонце сне узрех аз, непотребный, оли мне, грешному! Узрел я себя в Москве, на Лобном месте, и вижу я… страха и ужаса исполненное видение! Вижу три виселицы и на них тела висящи: твое, Иванушко, и твое, Пахомушко, и твое, Палки Богодайщикова… о, Господи!

      Он остановился и посмотрел на московский стан.

      – Видите, видите!.. – говорил он. – Уж волоку плетни к стенам… Не медлите и вы: вам ведома московская алчность, посулами да поминками с Москвою все можно сделать… Заткните московскому воеводе глотку златом. Казань же вам изменила, сами знаете: молодой царь казанский Махмет-Амин-хан сам стал улусником князя московского.

      Речь старика подействовала на вождей города Хлынова.

      – А! Прах его возьми!.. – сдался наконец глава Хлынова, нежно поднимая стоящую перед ним на коленях дочь. – Не стоит рук марать и город жечь. Тащите казну, волоките, братцы, меха со златом червонным. У нас злата хватит и на предбудущее, а заткнуть глотку Москве чего легче! Выйдем к ним со златом, да с бражкой пьяной, да с медами сычёными[15].

      В это время мимо того места, где стояли на стене вожди Хлынова, опять проходил боярин Шестак-Кутузов со своею свитой.

      – Слушай, боярин! – крикнул ему со стены воевода Хлынова. – Примай нас, гостей твоих… Мы непомедля, спытавшись у веча свово, выйдем к вам добивать челом великому князю московскому, Ивану Васильевичу.

      – Ладно, – был ответ, – давно бы так.

      Скоро загудел в городе вечевой колокол. На предложение воеводы «добить челом московскому князю, жалеючи града Хлынова и крови хрестианской», вече дало свое согласие, несмотря на крики радикалов, кузнеца Микиты и попа Ермила: кому-де охота отдавать город на сожжение, «на поток и разорение…».

      Спустя немного времени ворота Хлынова отворились, и из них показалась процессия.

      Впереди выступал протопоп

13

Кассандра – дочь царя Трои Приама. Аполлон наделил ее пророческим даром, но, отвергнутый ею, сделал так, что в предостережения Кассандры никто не верил.

14

Лаокоон – жрец, который во время осады Трои тщетно предостерегал троянцев не делать того, что может помочь грекам захватить их город.

15

Сычёные – настоянные на ягодах, то есть малиновый мед, смородиновый мед и т. д.