Москва слезам не верит. Даниил Мордовцев

день, после обедни и молебна, едва воевода Оникиев с атаманами Лазоревым и Богодайщиковым объявили на вече о результатах своего путешествия в Казань и Москву, как из Москвы «пригнали» в Хлынов гонцы с увещательными посланиями от митрополита Геронтия, одно к «воеводам, атаманам и ко всему вятскому людству», а другое «к священникам вятской земли».

      Снова ударили в вечевой колокол у Воздвиженья.

      – Что тутай у вас приключилось, что вечной колокол заговорил вдругорядь? – спрашивал именитый хлыновец Исуп Глазатый, входя в земскую избу. – Али худые мужики-вечники заартачились с надбавкой мыта на воинскую потребу?

      – Нету, Исупушка, – отвечал воевода, – не худые мужики-вечники, а на Москве попы да митрополиты зарятся на чужой каравай, рты пораззявали на хлыновский каравай.

      – Руки коротки у Москвы-то, – презрительно заметил Глазатый.

      Хлыновцы все более и более стекались к земской избе…

      – Гонцы, слышно, из Москвы пригнали с грамотами.

      – Чево Москве еще захотелось от нас, словно беременной бабе?

      – Али разродиться Москва не сможет?.. Или Хлынов ей повитуха?

      Скоро вся площадь около земской избы заполнилась народом. Впереди становилось духовенство с «большими» людьми, за ними «меньшие» люди и рядовые «мужики-вечники».

      Из избы вышел воевода Оникиев с атаманами Лазоревым и Богодайщиковым. У воеводы было в руках два свитка с привешенными к ним печатями из черного воска.

      Воевода поклонился на все стороны. Ему отвечали тем же.

      – Мир вам и любовь, честные мужие града Хлынова! Мир и любовь всему людству вольныя вятския земли! – возгласил воевода.

      Он развернул один свиток, а другой засунул за петлицы ферязи.

      – Увещательная грамота воеводам, атаманам и всему вятскому людству от московского митрополита Геронтия! – возвысил он голос.

      – Сымать, что ли, шапки? – послышалось с разных сторон.

      – Это не акафист, штоб шапки сымать! – раздался голос. Это был голос радикала, пушкаря из кузнецов города Хлынова, по имени Микита Большой Лоб.

      – Точно, не акафист, да и не лития, – пробурчал другой хлыновский радикал, поп Ермил, из беглых, – мы ишшо не собираемся отпевать Хлынов-град.

      – Любо! Любо, батька! Ермил правду вывалил!

      – Надвинь, братцы, шапки по уши! А то «сымать», ишь ты!

      Воевода откашлялся и начал читать. Но начала послания за гамом из-за шапок никто не слыхал, а когда гам поулегся, то хлыновцы услыхали.

      – «Вы, – читал воевода, – токмо именуетесь христианами, творите же точию дела злыя: обидите святую соборную апостольскую церковь, русскую митрополию, разоряете церковные законы, грубите своему государю, великому князю»…

      – Какой он нам государь! – раздались голоса.

      – Какое мы чиним ему грубство!.. Мы его и знать-то не хотим!

      Вече волновалось. Радикал Микита грозил кому-то своим огромным кулаком. Поп Ермил посылал кому-то в пространство кукиш.

      Воевода читал: «Пристаете к его недругам, соединяетесь с погаными, воюете его отчину, губите