Гретхен. Кристине Нёстлингер

нравится! – ласково сказал папа и навертел несколько бодрых загогулин.

      – Да при чем здесь ты! – рассердилась мама. – Все ты, ты, тебе, тебе! Это я хочу похудеть! Я! Для себя самой! А не для тебя!

      – Но мама… – начал было папа, но договорить не успел.

      Мама с силой хлопнула рукой по столу, так что жвачка превратилась в лепешку, похожую на мини-пиццу.

      – И перестань меня называть мамой! – в сердцах выпалила она. – С ума сойти можно! Я тебе не мама, я твоя жена, и зовут меня Элизабет!

      – Элизабет, я есть хочу! – встряла тут Магда. – Чем бы закусить эту гадость?

      Гретхен поднялась из-за стола и пошла в детскую. Ей было не по себе. У них в семье всегда все было тихо-мирно. Она ни разу в жизни не слышала, чтобы мама так орала на папу. Даже когда худела в былые времена. Ну, строговата бывала, это да, притихшая такая ходила. А несколько раз даже плакала. От стыда. Из-за того, что, проголодав сутки, не выдерживала и опустошала одним махом весь холодильник.

      Позже, когда Гретхен чистила зубы в ванной комнате, к ней пришел папа, уже одетый в полосатую пижаму. Он сел на краешек ванны и растерянно огляделся, будто пытаясь найти хоть что-нибудь утешительное.

      – Больше чем на неделю ее не хватит, – проговорила Гретхен, сплевывая в раковину белую с зелеными крапинками пену.

      – А все эта дурацкая встреча одноклассников! – сказал папа. – Она сама призналась, – он озабоченно покачал головой. – Говорит, что якобы была там самая толстая. Мари-Луиза – они в школе дружили – тоже раньше была толстая, а теперь, видите ли, постройнела. И вот эта самая Мари-Луиза рассказала маме, что у нее были такие же проблемы и что она ей поможет…

      Гретхен уже не слушала папу. Она думала о том, что он действительно часто говорит «мама», и это действительно странно! Собственную мать он называет бабушкой, а жену – мамой. Гретхен даже невольно захихикала, представив себе, что по этой логике папа ее саму должен назвать не доченькой, а женушкой.

      – Тебе хорошо смеяться! – вздохнул папа.

      Гретхен тут же перестала хихикать. Она вспомнила, что ей совсем не до смеха, потому что она страдает от несчастной любви и пребывает в глубокой тенистой печали. Она еще раз сполоснула рот, посмотрелась в зеркало, шмыгнула носом и театральным голосом изрекла:

      – Ах, какое там веселье! Бог видит, мне ни до чего! – реплика, достойная какой-нибудь книжной графини.

      – У тебя что, тоже проблемы? – встревожился папа. Родительский долг, конечно, обязывал его поинтересоваться состоянием дочери, но в его вопросе слышался скорее панический ужас, как будто он хотел сказать: «Еще одна беда на мою голову! Я этого не перенесу!»

      В глубине души Гретхен была возмущена. В конце концов, она такой же важный член семьи, как мама. Подумаешь, растолстела! Лишний жир, даже если его много, все равно мелочь в сравнении с несчастной любовью!

      Гретхен принялась задумчиво чесать живот.

      – Может, ты двойку схватила? Или даже две двойки? – допытывался папа.

      Гретхен хрустнула пальцами. Ну как всегда! Родители думают только