Гёте. Жизнь как произведение искусства. Рюдигер Сафрански

Летом 1772 года это коррупционное расследование по-прежнему продолжалось.

      У практикантов при суде не было обязательной программы. Они могли рыться в судебных документах, благо выбор был огромен: 16 000 неоконченных дел громоздились на столах судебных служащих – непролазный юридический подлесок Священной Римской империи немецкой нации. В «Фаусте» в сцене разговора Мефистофеля со студентом Гёте подводит итог своим занятиям в Вецларе:

      Вот поприще всех бесполезней.

      Тут крючкотворам лишь лафа.

      Седого кодекса графа,

      Как груз наследственной болезни.

      Иной закон из рода в род

      От деда переходит к внуку[357].

      Гёте это поприще не интересовало. Он участвовал в нескольких слушаниях, сводившихся к тому, что судья зачитывал длинные малопонятные заявления и ответы сторон. Не успел Гёте появиться в Вецларе, как его новые знакомые стали подтрунивать над этим худощавым доктором с большими глазами, который, казалось, занимался всеми науками, кроме юриспруденции. Он сразу же прослыл эстетом и философом; о том, что он пишет рецензии, тоже вскоре стало известно. Секретарь посланника Вильгельм Иерузалем, чуть позже прославившийся своим самоубийством, был знаком с Гёте еще со студенческих лет в Лейпциге и презрительно называл его «франкфуртским газетным писакой»[358]. «Гёц» еще не был опубликован, но о нем тоже уже говорили, и в одном из обеденных обществ, где сотрапезники давали друг другу новые имена, Гёте получил прозвище Гёц Честный. В Вецларе Гёте тоже притягивал к себе людей, многие искали его общества. А как же иначе? Ведь он мог так увлекательно рассказывать о Гомере, Пиндаре, Оссиане и Шекспире и так красиво декламировать их стихи своим высоким голосом. Гёте вращался в кругу молодых юристов, адвокатов и секретарей посольств. Общество чиновников более высокого ранга и часто дворянского сословия его не привлекало. Среди своих новых друзей он сразу оказался в центре внимания. Секретарь посольства Ганновера Иоганн Кристиан Кестнер, жених Шарлотты Буфф, описывает сцену своего знакомства с Гёте летом 1772 года. Место действия – деревня Гарбенгейм, излюбленное место прогулок. «Там же, – пишет Кестнер, – я увидел его; он лежал на спине на траве под деревом, беседовал с некоторыми из тех, кто стоял вокруг, – с философом-эпикурейцем (великим гением фон Гуэ), философом-стоиком (фон Кильмансэгом) и чем-то средним между этими двумя (д-ром Кёнигом), и чувствовал себя превосходно»[359].

      Гёте возлежит на траве, остальные стоят вокруг него и внимают его речам. Кестнер описывает эту сцену с некоторой иронией. Этот юноша на траве, безусловно, производит впечатление, но можно ли его принимать всерьез? Станет ли уважающий себя человек так разговаривать с людьми? Или же он вовсе себя не уважает? Кестнер подошел ближе и заметил, что приятели говорили об «интересных вещах», и то, что говорил Гёте, было «интереснее всего». «Вам известно, – пишет Кестнер в письме, в котором пересказывает

357

СС, 2, 70.

358

VB 1, 29 (18.7.1772).

359

VB 1, 36 (осень 1772).