Париж, Амстердам, Вена, Мюнхен и др.. Владимир Дараган

и ладно! Я смотрел на галереи и представлял конец Второй мировой войны. В освобожденный Париж вернулся Шарль да Голль, он с триумфом прошел по Елисейским полям и решил отстоять торжественную службу в Нотр-Даме. И только он вошел в собор, то тут же началась стрельба снайперов с галерей. Пули свистели вокруг де Голля, рядом с ним падали его соратники, а он, словно заговоренный, шел к алтарю, не обращая внимания на грохот выстрелов и серую пыль от разбитого мрамора.

      Снайперов поймали, но вестей о суде над ними вроде не поступало. Но это неважно! Популярность де Голля выросла до небес, и вопрос о выборе главы государства был решен.

      Вообще на де Голля было много покушений. Но все они были или очень хорошо «организованы» или его ангел-хранитель был высочайшим профессионалом.

      В соборе хранится терновый венец, который был на голове Иисуса Христа в день казни. Шипов на венце нет – их растащили другие соборы. Я бы рассказал, как попал этот венец в Париж, но надо начинать эту историю с того, как определили подлинность этого венка из терновника, но тут все настолько темно и запутано, что в коротком этюде эту историю лучше опустить.

      Лестница

      Виктор Гюго написал, что в закоулках одной из башен Собора Парижской Богоматери он увидел начертанные на стене греческие буквы: АМАГКН.

      Лестница в соборе

      Позже стену выскоблили и надпись исчезла. Давно исчез человек, написавший эти буквы, а теперь исчезла и надпись. Когда-нибудь исчезнет и собор, – с горечью писал Гюго, вспоминая, наверное, разгул пламенных революционеров. В одном из первых декретов Робеспьера было объявлено, что если парижане хотят оставить «твердыню мракобесия», то они должны собрать некую сумму на нужды всех революций во всем мире. Парижане эту сумму собрали.

      Я поднимался на узкой винтовой лестнице и внимательно смотрел на стены. Никаких надписей не было. Из узких решетчатых окон от серого дождливого неба лился свет, который становился голубым на каменных ступенях. Я попытался найти на потолке следы копоти от факелов, с которыми ночью поднимались звонари, но все были чисто и аккуратно. Исчезли звонари, исчезла копоть, только старые стертые ступени помнили шаги сотен людей в грубых башмаках.

      Химеры

      Классическая химера – это зверь с головой льва, телом козы и хвостом в виде змеи. Но это было раньше, в древней Греции. С Химерой покончил Беллерофонт на славном коне Пегасе, который, кстати, мог ударом копыта создавать источники с влагой, дающей вдохновение поэтам.

      Химера

      Современная химера – это нечто невозможное. Это попытка соединить несоединимое или впихнуть невпихуемое.

      На крыше башни Собора Парижской Богоматери дул ветер, приносивший сырость и холод. Внизу простирался один из красивейших городов мира. Чем он так красив? Не знаю. Может своей гармоничностью? Или бесконечным разнообразием?

      А рядом со мной на город смотрели уродливые химеры – порождение страшных снов их автора Виолле-ле-Дюка. Зачем они на храме? Отпугивать нечистую силу?