Голоса. Книга вторая. Андрей Ветер

Этого я не знаю, мы с Рысёнком не участвовали и жили тогда в другой деревне. У нас Маша как раз родилась, нам письмо пришло от Пера.

      Андрей Ветер: У тебя сохранилось это письмо? Это ведь событие из ряда вон выходящее.

      Ольга Пакунова: Нет, конечно. Я потом долго видела кошмары, что моя Маша соскальзывает с горки снега и падает в реку. Не знаю, это было настолько невероятно чудовищно для всех, что хотелось об этом никогда не вспоминать. Когда я видела в последний раз Аллу, они ещё там жили, но практически отделились от коммуны; она предлагала мне пойти с ней на гору трубку курить, я согласилась, но в итоге так и не пошла.

      Андрей Ветер: Оля, они как-то объясняли своё решение сжечь тело? И раз местные жители были шокированы, получается, что в округе знали об этом. Наверняка знали и официальные власти.

      Ольга Пакунова: Я там не была, поэтому не знаю, как там что с властями, про местных до меня дошли слухи, кто-то из Кукуи сказал, я не помню. Но сказали, что отношение с местными напряглись. Решение сжечь индейской традицией продиктовано, понятное дело.

      Андрей Ветер: Но как ты думаешь, вопрос о погребении решался на общинном совете?

      Ольга Пакунова: В принципе там всё так решалось. В любом случае, родители с этим согласились. Это для меня до сих пор не решённая тема – мы пытались делать всё, как индейцы, но, во-первых, мы не индейцы, во-вторых, мы делали это так, как читали или видели в кино. Я не знаю, хорошо ли это всё. С другой стороны, несмотря на то, что в разных культурах приняты разные способы погребения, я верю, что это не имеет большого значения, по крайней мере, для того, кто умер. Но тем, кто остался, может в итоге показаться, что это было не правильно и причинять боль…

      «Как читали или видели в кино» – вот фундамент, на котором строилась «индейская» жизнь индеанистов.

      Я пытался расспрашивать Орлиное Перо о сожжении утонувшей девочки, но он не стал отвечать и велел обратиться к Гордому Орлу. Сергей Лузин (Гордый Орёл), отец утонувшей девочки, написал мне предельно коротко: «Моя жизнь среди индейцев многому научила. Через язычество я пришёл в православие, пришло понимание того, что наша попытка строить рай на земле без Бога была обречена с самого начала. Жизнь проходит, а я и сегодня ноль. Так что прошу меня простить».

      На мой взгляд, это очень страшные слова: «Жизнь проходит, а я и сегодня ноль».

      Они пытались жить «по-индейски», они считали себя индейцами, их было много, разбросанных по необъятным просторам страны. Но откуда они взялись, откуда в их сердце взялась уверенность, что они должны быть индейцами? Почему они не хотели быть Чукчами или Хантами?

      «Индейцы, погибавшие от рук белого человека, вымиравшие от голода и болезней, в наши дни неожиданно воскресают в многообразии и воплощаются среди разных народов Земли. Вот с чем связано это, казалось бы странное, увлечение индейцами во всём мире. Иначе говоря, индеец поднимается не во плоти,