Королевская гончая. Оливия Штерн

мозга пересаживали, а они приживались не так хорошо, как хотелось бы. Империя замерла на краю обрыва, казалось, вот-вот все рухнет. Надо было что-то делать. Кто-то должен был взять на себя ответственность.

      Но они оказались не готовы к тому, когда из-за поворота на них вышел бионик.

      Вернее, никто не знал тогда, что щуплый бесцветный человечек обладает даром изменять живое.

      Да и не было их в империи, самый загадочный орден – только там воспитывали и обучали таких – находился где-то в системе Крайстон, а уже оттуда они, как тараканы, расползались по галактикам.

      Но каким-то невероятным образом бионик оказался на страже императорских покоев.

      И никто – ни он, ни брат – не поняли, что это бионик. Ровно до тех пор, пока не накрыло удушающим облаком проклятия.

      Ощущать, как меняется, крошится и тут же перестраивается твой геном, – больно. Свет меркнет перед глазами, грудь бионика начинает дымиться, потому что в него стреляют. И все.

      Он проснулся с криком. Снова вдыхал отравленное облако, снова плавилась кожа, снова менялся он сам – незримо, но необратимо. Сердце колотилось где-то в горле, грозя выскочить.

      Нащупал коробку с сигарами и, лежа в промокшей от пота постели, закурил, глядя в темный потолок.

      Хронограф показывал три часа утра по Рамосу.

      Почему бионик? И почему, даже если бионик, то ограничился изменяющим проклятием, а не положил весь отряд?

      Напрашивался ответ, что бионик вовсе не охранял императора. Возможно, прибыл во дворец для решения каких-то вопросов, связанных с орденом. А может, и не умел он ничего, кроме как проклинать… теперь уже не разберешься. Все в прошлом, ничего не изменить. И сын медленно, необратимо превращается в акда. Когда процесс завершится, он перестанет быть человеком, потеряет способность мыслить как человек. Придется отправить его в систему Арзан-туэ, которую, собственно, облюбовали эти негуманоиды.

      Дарс нервно докурил сигару, сел на постели. Понятное дело, что спать уже не получится.

      И вот тогда ему захотелось пойти и проведать гостью. Просто посмотреть, как человек может спокойно спать.

      Дверь открылась бесшумно. Он, затаив дыхание и мысленно обругав себя, проскользнул в спальню. Право слово – ну что за глупость? Хочется посмотреть на спящего человека – пойди к Магде. Вот уж у кого сон, как у младенца. Но нет. Понесла нелегкая.

      В огромной кровати девушка казалась совсем маленькой. Свернулась как эмбрион, подтянув колени к животу, острые локти прижала к груди. На белых простынях темнели узкие лодыжки. Жалкая, беззащитная.

      Непреодолимо захотелось закурить. Снова.

      И – электрическим разрядом по позвоночнику – совершенно иррациональное, недопустимое желание взять ее на руки, прижать к себе, согреть…

      «Идиот, идиот вселенского масштаба», – подумал Дарс, отворачиваясь.

      Вместо того чтобы размышлять о том, что слишком все гладко в истории ее появления на Рамосе, воображение рисует умильные, слащавые до