Любовь и так далее. Джулиан Барнс

подробностях). Не скажу, что он засыпал меня вопросами, но в какой-то момент полюбопытствовал, как там моя «Зеленая бакалея». Я сказал, что она… приносит доход. Меня не с ходу осенила такая формулировка, но я хотел, чтобы Оливер услышал именно это. Можно ведь было сказать «увлекательное занятие», или «непростая штука», или «трудоемкое дело», или «порядочная холера» – да что угодно, однако вопрос его был поставлен так, что я выбрал слово «доход».

      Он покивал, но с некоторой обидой, будто узрел прямую связь между теми, кто добровольно отдает свои деньги за лучшие органические продукты «Зеленой бакалеи», и теми, кто не желает отдавать свои деньги Оливеру на поддержку «пары кинопроектов». Как будто мне, поборнику принципа доходности, впору стыдиться такой несправедливости. А я, видите ли, не стыжусь.

      И еще кое-что. Вы замечали, что в некоторых случаях дружеские отношения застревают в той точке, где начались? К примеру, в семье, где женщина в глазах старшего брата остается «младшей сестренкой», хотя давно вышла на пенсию. Так вот, между нами с Оливером такого не случилось. Ну, то есть в пабе он по-прежнему обращался со мной как с младшей сестренкой. Для него все осталось как раньше. Но для меня-то – нет.

      Через некоторое время я перебрал в уме кое-какие вопросы, которых он не задал. В былые годы меня бы это немного задело. Сейчас – нет. Нисколько. Интересно, заметил ли он, что я не спрашиваю о Джиллиан. Рассказ его я выслушал, но сам с вопросами не лез.

      ДЖИЛЛИАН: Софи делала уроки – и тут домой пришел Оливер. Он был нетрезв – не то чтобы вдрызг пьян, но, видимо, пропустил пару стаканчиков на пустой желудок. Сценарий не нов: мужчина возвращается домой и ожидает, что за одно это ему поставят памятник. Потому что в подкорке у него сидит холостяцкая жизнь, когда приятный вечер мог беспрепятственно длиться до утра. От этого он начинает проявлять некоторые признаки… даже не знаю чего… агрессии, досады, которые вызывают у тебя ответную досаду: ведь ты, в конце-то концов, не запрещаешь ему ходить по барам и даже не стала бы возражать, приди он еще позже, хоть к ночи, поскольку тебе порой хочется спокойно провести вечер наедине с детьми. Обстановка мало-помалу накаляется.

      – Папа, где ты был?

      – В пабе, Соф.

      – Ты пьяный?

      Оливер стал шататься, изображая пьяного, и дышать на Софи, которая ладошкой разгоняла тяжелый дух и делала вид, что падает в обморок.

      – А с кем ты напился?

      – Да есть один старый приятель. Старый хрыч. Из американских плутократов.

      – Кто такие плутократы?

      – Те, которые зарабатывают больше меня.

      «Иначе говоря, все остальные», – подумала я.

      – А он тоже напился?

      – Напился? Еще как – у него даже контактные линзы из глаз выпали.

      Софи засмеялась. Я ненадолго расслабилась. И напрасно. Как вы думаете, у детей в такие минуты действительно прорезается некое чутье?

      – А как его зовут?

      Оливер покосился на меня:

      – Да так… Стюарт.

      – Какое смешное имя: Датак Стюарт.

      – Он и сам