От Второго Иерусалима к Третьему Риму. Символы Священного Царства. Генезис идеократической парадигмы русской культуры в XI–XIII веках.. Владимир Ларионов

новой идейной константы, в которой место сакрального центра Руси перемещается из Киева во Владимир, и само предание имеет особое значение именно для владимирской ветви потомков Владимира Мономаха, это начало будет обоснованным.

      Одна из кремлевских реликвий, ставшая главным атрибутом монархической государственности при царе Иоанне IV, представляет особый интерес. Речь идет о троне царя Иоанна Грозного в Успенском соборе. Панели трона украшены барельефами, которым придавалось особое идейное значение. И неудивительно, что главным действующим лицом исторических событий, отраженных на этих панелях, является князь Владимир Мономах – ключевая фигура в конструировании идеологической парадигмы Русь – законная наследница царской харизмы ромейских императоров.

      Фигура князя Владимира Мономаха (1053–1125) – знаковая фигура в истории русской политической идеологии, как во времена до татарского нашествия, так и после, воплощающая собой идеал русского князя, самодержца, царя и одновременно олицетворявшая собой идею преемственности царской власти на Руси от императорской власти в Византии. В этом качестве он намного пережил эпоху Киевской Руси, оставаясь для ближайших и отдаленных потомков ее главным символом и живым воплощением той эпохи.

      С началом XVI века фигура Владимира Мономаха приобретает особое значение для русского самодержавия. Московские государи начинают смотреть на него не только как на своего родоначальника. В официальной политической идеологии окончательно принята концепция, согласно которой Московское государство является наследником Византийской империи («Москва – Третий Рим»), Владимир Мономах рассматривается в рамках данной концепции в качестве лица, через которого московские государи получили от византийских императоров царский венец и фактически харизму царской власти со всеми вытекающими из этого факта обстоятельствами. А обстоятельства эти таковы, что царская харизма, делающая императора архиереем, «епископом внешних церковных дел», позволяла средневековому сознанию легитимно рассматривать его как звено в цепи царей, которые от Мелхиседека до Давида, от Давида до Августа и от Августа до Константина исполнили, сознательно или бессознательно, свою миссию в домостроительстве спасения христианского народа. Это тем более справедливо, если учитывать, что византийские императоры, обосновывая легитимность и сакральный характер своих властных полномочий, почерпали ее в символах и образах ветхозаветного Давидова царства. В «Книге церемоний», составленной в X столетии, помазание, упомянутое в аккламациях, есть такое помазание, которое Бог непосредственно дарует императору. Каноник Вальсамон утверждал, что Господь собственноручно обновляет завет, заключенный некогда с Давидом, с пришествием каждого нового ромейского императора.

      «Так, от XIII в. до нас дошла заметка на полях рукописи, без сомнения принадлежащая Иоанну Хиласу, который в связи с арсенитским расколом