Люди остаются людьми. Исповедь бывшего узника. Юрий Евгеньевич Пиляр

с новым командиром, я украдкой разглядываю его. Лицо у Симоненко обветренное, губы твердые, в светлых глазах – умные чертики. На голове ушанка с подоткнутыми ушами – явно не по форме. Дубленый командирский полушубок порыжел и местами вытерся, не то, что у наших штабистов. На ногах валенки-чесанки домашней работы, уже порядком изношенные. В общем, боевой командир, видавший виды… Шлепкова мне все-таки жаль: он принимал меня в полк.

      – Военный переводчик второго разряда… пока не аттестован, – говорит начштаба.

      Я делаю шаг вперед и прикладываю руку к шапке.

      – Добре, – произносит Симоненко, задерживая на мне взгляд. – Все?

      – Из командиров все.

      – А адъютант у меня есть?

      – Адъютант убит на прошлой неделе, – чуть померкнув, докладывает начштаба.

      – Ага… Так вот я пока беру его к себе, – говорит Симоненко, указывая на меня. – Будешь по совместительству переводчиком и адъютантом у меня с комиссаром.

      – Есть, – отвечаю я не очень весело… Не переоценивает ли он моих способностей?

      – Ваше помещение рядом, – говорит начштаба. – Телефон подтягивают.

      – Добре. Пошли.

      Подхватив свой карабин, я направляюсь за Симоненко и начальником штаба. Малинин подмигивает мне.

      На улице уже тихо. Лениво падает редкий серый снежок. У дома, к которому мы подходим, стоит пустая запряженная кошевка – это бывшая кошевка Шлепкова…

      В доме тепло. На самом видном месте – кровать, застланная синим ватным одеялом. У печи старушка в черном платке. За столом гладко причесанный голубоглазый человек с матерчатой шпалой на петлицах. Он кивает командиру как старому знакомому и, поднявшись, протягивает руку начальнику штаба.

      – Старший политрук Худяков.

      – Наш комиссар, – говорит Симоненко.

      Я старательно отдаю честь новому комиссару полка.

      Скинув полушубок, Симоненко немедленно садится за карту. Худяков достает из планшетки свою. Начальник штаба докладывает обстановку, затем сверяет свои часы с часами командира и просит разрешения уйти.

      Я выхожу вместе с ним в сени. Спрашиваю, каковы мои новые обязанности. Румяный лейтенант дружески хлопает меня по плечу.

      – Везучий ты, черт… Только больше не говори «пожалуйста», в армии это не принято. А по существу так: неотступно следуешь за командиром или комиссаром, отвечаешь за их безопасность, выполняешь все поручения и, конечно, заботишься о быте.

      На моем лице, вероятно, появляется кислая мина, потому что лейтенант ободряюще добавляет:

      – Ну, не все сам, понятно. На то есть повар, ездовые. Тебе надо только распоряжаться… Словом, живи!

      Хлопнув меня еще раз, он уходит. Я остаюсь в холодных сенях…

      Распоряжаться мне еще никогда не приходилось. Но делать нечего – отправляюсь знакомиться со своими подчиненными: двумя пожилыми ездовыми и толстощеким поваром, который уже хлопочет вместе с хозяйкой-старушкой у печи.

      Через час мы обедаем – командир,