Напряжение. Андрей Островский

день покупают.

      Шумский кивнул, опечаленный, погладил свой острый подбородок, спросил без особой надежды услышать то, что хотел бы:

      – А старую одежду он где чинил? В ателье?

      – Старую?.. Вы думаете, у него было много старья? Ошибаетесь. Он только начинал жить. Хотя… Постойте… Он отдавал перешивать какому-то мастеру пиджак. Коричневый у него был пиджак в темную полоску. Но кому, хоть убейте, не знаю.

      – Пиджак? – заинтересовался Шумский. – А перешивать брюки он не собирался?

      – Господи, спросили бы что-нибудь попроще, – устало проговорила Назарчук. – Вы заставляете вспоминать вещи, о которых я могу ничего не знать. Я же не жена ему была! И не ходила за ним по пятам.

      – Что поделаешь, такая у нас работа, – шутливо сказал Изотов. – Все-таки подумайте.

      – Думать-то нечего… Я вспомнила один разговор… Жорж еще смеялся, что получил от тетки из Ташкента брюки. Старуха, наверно, забыла, как он выглядит, и прислала штаны на толстого мужчину…

      – Не эти ли? – спросил Изотов, раскрывая сверток.

      Женщина с любопытством взглянула на брюки и отвернулась.

      – Он мне их не показывал, может быть, эти.

      – Значит, по-вашему, он мог отдать их частнику?

      – А почему бы и нет? Наверное, мог…

      – Ну что ж, и на том спасибо. У тебя еще вопросы есть, Алексей Иванович?

      Шумский выразительным взглядом показал, что ему Назарчук больше не нужна, и Изотов отпустил ее.

      – Ну, какое впечатление у тебя осталось?

      – Приятная женщина, ничего не скажешь, – уклончиво ответил Шумский. – Однако надо работать. Отправляйся-ка на станкостроительный, а я поеду в эстраду.

13

      В списках уволенных из Ленгосэстрады за два с половиной года значилось 83 человека. Шумский просмотрел личное дело каждого. 78 папок сдал обратно в архив, оставив личные дела аккордеонистов. Теперь надо было посмотреть, кто из аккордеонистов женат и какого возраста. И еще Шумского интересовали фамилии, начинавшиеся с «П» или «И».

      Три дела пришлось отправить за остальными. Остались два – Иноземцева и Потапенко. Иноземцеву Семену Викторовичу было тридцать два года. Его жена, Зинаида Алексеевна, не работала. Аркадий Игоревич Потапенко был пятидесятичетырехлетним холостяком, и это смутило Шумского. Но имя! Не такое уж оно распространенное. И потом – А.И. Если это тот Аркадий, о котором упоминала Назарчук, то что могло связывать двадцатидвухлетнего парня с пожилым человеком? Любовь к музыке? Но никто, кроме Назарчук, не говорил о ней. И в вещах Красильникова не было ничего, что бы подтверждало эту любовь.

      Личное дело Потапенко было тощим. Анкета и несколько приказов:

      «За появление на концерте в Выборгском Доме культуры в нетрезвом виде объявить Потапенко А.И. выговор»; «За неявку на праздничный концерт в Доме культуры энергетиков и срыв программы объявить Потапенко А.И. строгий выговор».

      Последним приказом Потапенко был уволен

      «за систематическое нарушение трудовой дисциплины и аморальное поведение».

      Прихватив личное дело, Шумский