Куда уходит детство. Николай Шмагин

я ведь не против, – беспечно пожал плечами отец, – а вот насчёт работы вы это зря, тёща, выступаете. Я слышал ваше ворчанье. Вы должны понять, я художник, здесь для меня нет работы. Но я езжу на заработки, стараюсь, как могу…

      – Ну, хватит балаболить попусту, – прервал их спор дед. – Я вот приглядываюсь к тебе, Николай, пропащий ты человечишко, так себе, шаляй-валяй. Мужик должен работать, семью содержать, ответственность нести, а ты расписаться боишься, словно тать какой. И доченька тоже хороша, расфуфыренная вся ходит, отцу родному бутылку пожалела, когда муженёк с халтуры приехал. Сидят в передней, денежки втихаря считают, шуршат.

      Отец с матерью словно онемели после таких слов, а Ванька дёрнул за хвост кошку, и та с воплем кинулась в комнаты. Все встрепенулись.

      – Я вам не фофан какой-нибудь, – резко встал из-за стола отец, загремев табуреткой. – Я фронтовик и инвалид войны, художник, наконец. Всё, амба, моё терпение на исходе.

      Он вышел в переднюю и закурил, что делал крайне редко, заходил по комнате. Ванька насторожился: ему не нравилось происходящее, но что поделать.

      – Я у себя дома, говорю что думаю, напрямки. Инвалид мне нашёлся, морду отрастил, у другого жопа меньше, – дед, как всегда, на высоте.

      Ванька хихикнул некстати, и мать тоже вышла из-за стола, не вытерпела.

      – Вы, папаша, такое наговорите, ну её в капсан, такую жизнь!

      – Ну и выметайтесь, раз вам наша жизнь в тягость, – подлила масла в огонь разошедшаяся не в меру бабушка, – поживи вон у свекрови, тогда вспомнишь отца с матерью, и не раз.

      – Вот и славно, решено. Давай Тося, собирайтесь, уходим, – отец принял решение и Ванька понял, что настал конец их совместной жизни в родном для него подгорье с любимыми дедом и бабушкой.

      Со слезами на глазах он наблюдал, как родители собирают нехитрые пожитки, укутывают братика, суют Ваньке портфель в руки, сумку, и вот молодая семья направилась к выходу, сопровождаемая гробовым молчанием деда с бабушкой, тоже расстроенными от такого исхода дела.

      Зимним вечером семья поднималась в гору: впереди отец с братиком на руках, за ним мать с вещами, замыкал шествие Ванька.

      Вот они выбрались наверх, отдышавшись, двинулись дальше…

      Шли долго по тёмным улицам, облаиваемые собаками из-за заборов. Изрядно замёрзшие, подошли, наконец, к двухэтажному дому, поднялись по крутой деревянной лестнице на второй этаж.

      В кромешной темноте вошли в коридор и отец, найдя на ощупь нужную дверь в конце коридора, застучал в неё громко и призывно. Открыла высокая сухощавая старушка и обрадованно заулыбалась:

      – Вот радость-то какая, проходите, раздевайтесь, – засуетилась она вокруг промёрзшего семейства, помогая разоблачаться Ваньке.

      На помощь ей пришёл невысокого роста дядя в вельветовой, просторной куртке, скрывающей горбы на груди и спине. Он тоже был рад их приходу.

      Ванька огляделся и заметил другого дядю, большого и сердитого, который недовольно смотрел на прибывших незваных гостей, лёжа на кровати. Вот он сел и хитро подмигнул