Куда уходит детство. Николай Шмагин

надулся, как мышь на крупу, – добродушно посмеивался дед, глядя на обиженное лицо внука. – Мороз трескучий был, аж дыхание перехватывало. Вот подрастёшь маненько, тогда другое дело.

      Хлопнула сенная дверь, и через мгновение вошла розовощёкая с морозу бабушка: на её круглом благостном лице застыла умиротворённая улыбка.

      – К обедне ходила? – оживился догадливый внук. – Чего принесла?

      Он нетерпеливо ожидал, пока улыбающаяся бабушка бережно вешала на гвоздь плюшевый пиджак с шалью.

      – Мороз-то поутих, кажись, – она протянула внуку просвирку.

      Грызя божий дар, он более миролюбиво глянул на деда:

      – Дед, а ваш город на горючем камне построили? Ну, на том месте?

      – Может и так, – сухощавое лицо деда просветлело. – Заложен он был ещё при царе Иване Грозном, как сторожевой город…

      – Хлебом не корми, только бы ему истории разные калякать, – ворчала бабушка, снимая с квашни марлю и засучивая рукава.

      Ванька восторженно кинулся к нему на колени, обхватил за шею:

      – Ты рассказывай, не слушай бабушку. Пусть она тесто месит.

      – Тогда каждую осень караулы наши степь за лесом жгли, чтобы значит, ногайцы в присурье не ворвались.

      – Ногайцы, это татары, дедуленька? – взволнованный Ванька замер.

      – Они самые, – подтвердил дед, – Ногайская Орда. Как нагрянут бесчётно с Дикого Поля, сколько народу извели, в полон угнали, не счесть. Вот и построили города-крепости цепочкой, вдоль леса, от набегов, значит. Город наш знатный, – с гордостью произнёс он, – его когда-то разинский атаман Нечай брал. Говорят, сам Степан Разин в пещерах на Стрелке прятался, когда воеводы царские войско его под Симбирском разбили. Бывал я в тех пещерах, в детстве ещё.

      – Далеко они, дедуленька? Пойдём туда!

      – Вот лето настанет, видно будет…

      Бабушка старательно месила тесто: ноздреватое, тягучее, оно поскрипывало и пищало под уминавшими его бабушкиными руками.

      – Запарилась, – выпрямившись, она весело смотрела на примолкших, было, собеседников. – Проголодались, поди. Сейчас самовар поставлю.

      – Емельян Пугачев у нас бывал, правил суд да расправу над помещиками, – деду приятно было говорить об истории родного города. – Всесоюзный староста Калинин в восемнадцатом приезжал, речь держал перед народом, на привокзальной площади.

      – Ты видел его? – задохнулся от изумления внук.

      – Как тебя сейчас, слазь-ка, – деду не терпелось перекурить.

      – Откуда ты всё знаешь, дед?

      – Историю своего края надо изучать, – поучал внука дед, усаживаясь перед отдушиной и закуривая. – Любить свою землю надо, а не знаешь истории, так и не сможешь. Неоткуда любви-то будет взяться. Вот и едут из дома, кто куда… – в его голосе застарелая обида.

      – Запамятовала, было, – спохватилась бабушка, выпрямляясь над самоваром. – Квартеру-то соседскую заселили. Спускаюсь с горы, а военный с женой и мальчонка чемоданы тащут. Вот тебе и друг новый.

      Но