Пастушья сумка (сборник). Григорий Кружков

вперед протянул – фараон фараоном.

      Девочка, став на колени, как жрица Хетсур,

      Руки к нему простирает с глубоким поклоном.

      Мечет в них дроты свои обжигающий Ра;

      Тысячи лет не кончается эта игра.

      Вот пододвинулась туча, и тень задрожала…

      Где ж тонкорукая?

                                 Краба смотреть убежала.

      Крымская бабочка

      У вечности всегда сухой закон.

      Но каплет, каплет жизни самогон,

      Переполняя пифосы и фляги.

      И – времени послушные волы –

      Вытягивают на берег валы

      Тяжелые возы горчащей влаги.

      Не трезв, не пьян, брожу я целый день.

      Тень-тень, мне каплет на уши, тень-тень.

      А за холмом прибрежным, в травном зное,

      Мне бабочка ударилась в лицо:

      Да это же, ей-богу, письмецо

      С оказией!.. А вот еще другое!

      Замри, я говорю, замри, присядь!

      Дай мне судеб известье прочитать,

      Куда ты снова ускользаешь к шуту?

      Чего ты хочешь, не понять никак:

      То вверх, то вниз крылом, то так, то сяк,

      И тыща перемен в одну минуту.

      Так кто из нас хлебнул: я или ты?

      Помедли, воплощенье суеты,

      Не мельтеши, дай разобрать хоть строчку, –

      Пока шуршит маслина на ветру

      И за пригорком – к худу ли, к добру –

      Прибой на нас с тобою катит бочку.

      Не трепещи: ведь я тебя не съем.

      Не торопись к татарнику в гарем

      Мелькать в кругу муслиновых созданий.

      О Мнемозина! восемнадцать лет

      Тому назад ты родилась на свет:

      Прекрасный возраст для воспоминаний!

      Они мелькают, вьются… Как тут быть?

      Чтоб их понять, их надобно убить!

      Но чем злодействовать, не лучше ль выпить?

      Ого! какой сверкающий глоток:

      В нем Иппокрены жгучий холодок,

      И страшный Стикс, и будничная Припять.

      Да, нас поила общая струя,

      Я бражник твой, капустница моя,

      И капля есть еще в кувшине нашем.

      Пусть нам Хайям на дудке подсвистит

      И подбренчит на арфе царь Давид –

      Давай кадриль несбывшегося спляшем!

      Закружимся над солнечной горой,

      Где вьется мотыльков беспечный рой,

      Над серою иглою обелиска,

      Над парочкой, уснувшей под кустом,

      Над грузовым, грохочущим мостом,

      Над Самаркандом и над Сан-Франциско;

      Закружимся над мертвенной луной

      (Ее обратной, скрытой стороной),

      Над горсткой угольков в кромешной яме,

      Над догмами, над домиком в Москве,

      Где русский йог стоит на голове

      И смотрит в вечность трезвыми глазами.

      Памятник

      Я оглянулся и увидел вдруг:

      Все люди заняты одним и тем же –

      Выделываньем мыльных пузырей.

      У каждого прохожего – тростинка,

      В которую он дует, отстранясь

      От суматохи уличной и локоть

      Ревниво оттопыря. Пузыри

      Срываются,