Пастушья сумка (сборник). Григорий Кружков

полет надмирен.

      Отдохни, и пусть белокрылый некто

      Через форточку носит свои конспекты,

      Из рулонов такой Вавилон построив,

      Словно тут переклейка грядет обоев.

      Не читай этих грамот. Сверни их в трубку

      И смотри, смотри на свою голубку

      Сквозь двоякие стекла земной неправды.

      Наведи на резкость. Оставь на завтра.

      Перетрется все. Поговорка в силе

      Остается. Но суть не в муке, не в пыли,

      А в шлифованной ясности ретровзгляда.

      Возвратить на начало, mein Herr? Не надо.

      Спи, Спиноза. Не вскрикивай: кто я? кто я?

      Или в ванной, над лебедью белой стоя,

      Размышляй напряженно, что ты за птица.

      Незадача не может не разрешиться.

      Дотяни до точки свое начало,

      Как натягивают на голову одеяло.

      И вверху, перед тем, как упасть на койку,

      Три креста поставь, хоть не веришь в тройку.

      Бумеранг

      Вот я и прощаюсь с этим домом,

      С кубом воздуха над жестким ложем,

      Лампочки внимательным наклоном

      И с балконом этим захламленным,

      Формою на бумеранг похожим.

      Все в руке, как говорится, Божьей.

      Знаешь, Бог рисуется мне вроде

      Австралийского аборигена:

      Голый и нечесаный, он бродит

      По своим безлюдным, диким бушам

      И швыряет бумеранги-души,

      Улетающие вдаль мгновенно.

      Та душа, что врежется с размаху

      В чью-то душу теплую, живую, –

      Обретет себе добычу праха.

      Только та, что с целью разминется,

      Замкнутую высвистит кривую

      И к пославшему ее вернется –

      Чтобы вновь оружье запустил он

      С громким воплем, с варварским подпрыгом!

      Значит, время расставаться с тылом

      Рук разжавшихся, с высоким тыном

      Полок; я не верю больше книгам.

      Только в тот волшебный край и верю,

      Где, по донесенью очевидца,

      Бродит Бог, не помня о потере,

      Клювоносые пасутся звери

      И бескрылые шныряют птицы.

      Банька в Михайловском

      Пушкин намыливает себе голову,

      сидя в кадушке с водой, –

      эмблема блаженства.

      Профессор выстреливается из пушки

                                                   на Луну

      (путь паломника – из пушки на Луну) –

      эмблема стремления к идеалу.

      Спервоначалу

      столько волнений:

      верно ли нацелена пушка

      и хватит ли сил оторваться

      или придется снова

      плюхнуться в то же

      блаженство?

      Но вот пройдена точка возврата.

      Снаряд начинает падать.

      И то, что мы называем Луной,

      приближается так угрожающе

      быстро, что профессор

      отшатывается от окошка,

      озаренный синюшным светом

      этой Луны…

      Луны ли?

      Но пройдена точка возврата.