Печенье на солоде. Лаура Санди

лаять вместе с Ваттом на пчёл, отвечать по телефону.

      Благодаря памяти тела, в день, когда мне исполнилось шесть лет, я была отличным человеческим существом своего возраста.

* * *

      19 сентября 1976 года – это первая настоящая дата в моей жизни – я ничему не научилась. Прекрасно помню это. Пластинку с записью Мадам Баттерфляй, которую я только что достала из конверта, бабушка подарила мне и в прошлом году.

      – Не только в прошлом году, Леда. Я дарила тебе такую пластинку на каждый твой день рождения. Это шестая, – уточнила бабушка.

      Дело не в том, что, едва включившись, моя память смогла сразу же обратиться к прошлому, это не имело значения. Главное, она у меня работала.

      И если я могла запоминать таким образом, то есть обрабатывать информацию о том, что произошло раньше и что позже, со всеми точными датами, и связывать эти события, значит, во мне имелся кто-то, способный делать это.

      До этого момента, хотя моё прошлое и не представлялось мне некоей чёрной дырой, всё же часть жизни оставалась как бы в тени, словно лишь слегка обозначенная угольным карандашом, а не чётко прорисованная тушью.

      «Никогда больше», – сказала я себе, впервые с необыкновенным любопытством глядя на календарь, висевший на кухне. Каждый месяц там сопровождался фотографией бабушки в сценических костюмах из разных опер.

      С того момента «до» и «после» превратились в среду и четверг, полдень и полночь, 1976 и 1977 годы. «Вчера» означало «сутки назад», а не просто «когда-то», точно так же, как «завтра» означало «через сутки» вместо «никогда».

      Я перестала жить в полнейшем слиянии со временем и пространством. Время и пространство отделились от меня. А я от них. Самое главное – я отделилась.

      Это открытие вызвало у меня настоятельное стремление связывать любое моё действие с конкретным днём, месяцем и годом.

      К сожалению, научившись чему-либо и впервые сделав всё, чему можно было научиться и сделать первый раз в моём возрасте и в моих условиях, я почти не могла отыскать ничего существенного, что стоило бы записывать и запоминать.

      Я переживала самый чудовищный период моей жизни. Целыми днями мучилась я в безумных поисках, что бы сделать такое необыкновенное. Я уже представляла себя старой, с волосами, скреплёнными на затылке двумя шпильками, с бледным, запудренным лицом и подведёнными глазами и говорила: «Помню, когда я впервые… Это случилось 25 сентября 1976 года…»

      Воспоминание о пластинке Баттерфляй годилось лишь в известной мере. К тому же, если уж быть точной, оно касалось не столько меня, сколько бабушки. Это она дарила мне одно и то же, не я. И потом, я рассказывала об этом по меньшей мере миллиард раз, и людям надоело слушать меня. Так что это ничего не меняло. У всех находилось что вспомнить интересного, а значит, и рассказать, я же по-прежнему оставалась лишь безучастной слушательницей. И мне ужасно надоело слушать чужие воспоминания. Мне хотелось иметь собственные. Ясно стало, что, если ничего не делать, нечего будет и вспоминать.

      Я перебрала в памяти всё