Глаза, устремленные на улицу. Жизнь Джейн Джекобс. Роберт Канигел

образование столь же важным – [поскольку] сопротивлялись ему». Это, сказала Джейн, и была она. «Вот такой девочкой я была».

      В начале 1962 года, выступая с публичным докладом в Нью-Йорке вскоре после издания «Смерти и жизни больших американских городов», Джейн Джекобс говорила, что ее книга выросла из несоответствия между тем, какими должны были стать крупные жилищные проекты, и тем, чем они обернулись на деле. Когда она спросила архитекторов и планировщиков, почему проекты так часто оказываются не столь жизнеспособными и успешными, как обещалось, все, что они могли ответить, – это назвать живущих там людей глупыми: мол, не могут или не хотят делать то, «что от них ожидалось»[107]. И тогда, как если бы фраза зацепилась за сеть нейронов в ее мозгу и потащила прямо на риторический риф, она сказала: «Я не знаю, почему люди не делали то, что от них ожидалось, но я хорошо знаю, – здесь она сделала многозначительную паузу, – что если люди вели себя не так, как ожидалось, значит, в теорию о том, как они должны себя вести, вкралась какая-то ошибка». И, уже зная о ее взрослом бунтарстве, сопротивлении властям длиной в жизнь, трудно не вспомнить о юной Джейн в школе: как ей удавалось отвертеться от того, что от нее ожидали, но что она не могла или не хотела делать.

      Сын Джим намекает, что стратегии, которые Джейн позже будет использовать против бездумных планировщиков и городских властей, отчасти родились из препирательства с учителями. Конечно, они сделали ее только сильнее, как и в тот день в третьем классе, когда ее исключили. Ступив за порог школы, она чувствовала себя потерянной, не знала, что делать, бродила одна. Скоро она оказалась возле железнодорожных путей, которые лежали низко, в низине, на которых запрещено находиться, уж девятилетним-то девочкам точно. Поддавшись внезапному порыву, оставив учебники и куртку на спуске к путям, она бросилась вниз по склону, который вел к рельсам, затем вновь забралась наверх. Вверх и вниз, раз за разом, она взбиралась наверх, под грохот изрыгающих дым груженных углем поездов. Только когда она услышала, как дети идут домой на ланч, она в последний раз забралась наверх на дорогу, собрала вещи и отправилась домой на Монро-авеню обедать, не зная, что ее ждет.

      Ее ничто не ждало.

      Дома, с мамой, она пыталась «набраться смелости и признаться», но не смогла, просто молча ела.

      «Поторопись, Джейн, ты в школу опоздаешь», – сказала, наконец, миссис Батцнер.

      Джейн вернулась в школу, повесила куртку в раздевалке, села за парту. Учительница не сказала ни слова; Джейн позже выдвигала теории, что та даже могла испытать облегчение, увидев ее. Она «могла испугаться того, что сделала», – тихое появление Джейн предотвратило конфронтацию.

      Происшествие оставило ее с чувством независимости. «Я была вне закона и принимала тот факт, что я вне закона… Это по-настоящему изменило меня. Это важное событие в моей жизни»[108]. Она поняла, что «если чего-то боишься, то единственный способ преодолеть или уменьшить страх – это пережить его».

      В

107

Books and Authors Luncheon, 10 марта 1962 г., аудиозапись, New York City Municipal Archives, wnyc_LT9522.

108

Люсия Джекобс, запись интервью с Дж. Дж., 1992 год.