Тридцать три несчастья. Том 3. Превратности судьбы. Лемони Сникет

к доскам. Солнышко накрошила зубами несколько фруктов из вазы Хэла, чтобы сделать на обед что-то вроде фруктового салата, но с каждой съеденной горстью нарезанных фруктов становилась нагляднее вся неуместность житья в таком неуютном уединенном месте. Но если детям было ясно, каким грязным, холодным и неподходящим было их новое жилье, то все остальное яснее не делалось.

      – Мы хотели использовать хранилище документов для того, чтобы узнать побольше о Жаке Сникете, – сказала Вайолет, – но, кажется, в результате узнаем больше только о самих себе. Как вы думаете, что написано про нас в досье, о котором упоминал Хэл?

      – Не знаю, – отозвался Клаус. – Не думаю, чтобы и Хэл это знал. Он ведь сказал, что не читает бумаг.

      – Сиирг, – произнесла Солнышко, что означало «Я побоялась его расспрашивать».

      – Я тоже, – призналась Вайолет. – Нам нельзя привлекать к себе внимание. В любой момент Хэл может узнать, что нас разыскивают как убийц, и нас потащат в тюрьму, прежде чем мы успеем что-нибудь разведать.

      – Один раз мы выбрались из тюремной камеры, – заметил Клаус, – но вряд ли это получится снова.

      – Я подумала, если нам удастся просмотреть страницы из записных книжек Дункана и Айседоры, – сказала Вайолет, – мы найдем там ответы на наши вопросы. Только записи их очень трудно разобрать.

      Клаус нахмурился и повертел туда-сюда обрывки страниц, как будто складывал кусочки головоломки.

      – Гарпун разодрал их в клочья, – сказал он. – Послушайте, что пишет Дункан: «Жак Сникет работал в Г. П. В., что означает Группа…», а дальше на середине фразы разорвано.

      – А на этой странице, – подхватила Вайолет, беря в руки страничку, о которой я даже и думать не хочу, – написано:

      И перед объективом, и перед толпой

      Предпочитает Сникет всегда стоять спиной.

      Видите – рифмованное двустишие, наверное, его написала Айседора.

      – А на этом клочке стоит «квартира», – продолжал Клаус, – и еще изображено что-то вроде половины карты. Возможно, речь идет о квартире, где мы жили у Джерома и Эсме Скволор.

      – Не напоминай. – Вайолет содрогнулась при мысли о всех злоключениях, пережитых в доме № 667 на Мрачном проспекте.

      – Рабейв. – Солнышко показала еще на один обрывок.

      – Тут два имени, – подтвердила Вайолет. – Одно – Аль Фонкут.

      – Это который написал ту противную пьесу, в которой Граф Олаф заставил нас участвовать, – напомнил Клаус.

      – Да, знаю, но второе имя мне незнакомо: Ана Грамма.

      – Ну, раз Квегмайры расследовали злодейский умысел Графа Олафа, это может быть кто-то из его помощников.

      – Вряд ли крюкастый, – усомнилась Вайолет, – и не лысый с длинным носом. Ана – не мужское имя.

      – Может, оно принадлежит одной из напудренных женщин, – предположил Клаус.

      – Орландо![6] – выкрикнула Солнышко, что означало «Или тот, который не то мужчина, не то женщина».

      – Или кто-то, кого мы еще

6

Персонаж комедии Шекспира «Сон в летнюю ночь», где девушка переодевается юношей.